После дня рождения Фролович я старался свести до минимума общение со Светой Пимочкиной. Делал всё от меня зависящее, чтобы лишний раз с ней не видеться и не разговаривать. Вот только комсорг мне в этом не помогала. Мчалась ко мне каждую перемену, словно звонок с урока был для неё сигналом к старту. И приводила с собой всё остальную компанию — Ольгу, Пашку, Аверина и молчаливую Боброву. Не забывала обо мне Пимочкина и в выходные дни. Каждую субботу привозила мне из дома то пирожки, то булочки. Я во время её визитов прятался на стадионе около школы (сбегал туда сразу после занятий на военной кафедре — не хотел оставаться с комсоргом в комнате наедине). За что получал нагоняи от прикормленной Светиными пирожками вахтёрши.

О субботних визитах Пимочкиной каким-то образом всегда узнавал Аверин (тот не оставлял попыток достучаться до сердца комсомольского вожака). Хотя я старался, чтобы от Светиных подношений (отказываться я от них и не думал) к воскресному вечеру не оставалось ни крошки. Играть в гордеца я не собирался (как и грабить сберкассы). Но и не видел смысла голодать, когда вкусную еду бесплатно доставляли едва ли не к порогу. Романтику я в отношениях с Пимочкиной не искал. Но и не ссорился с девчонкой по надуманным поводам (мне её ещё от маньяка предстояло спасти). И не подпускал её «близко к телу». Решил, что в отношениях с комсоргом мне хватит и пирожков — Славка пусть забирает её руку и сердце.

С соседями по комнате поддерживал приятельские отношения. Хотя и не смог влиться «третьим мушкетёром» в компанию недавних дембелей: сказалась реальная разница в возрасте (отсюда — разные интересы). Пашка и Слава всё больше времени проводили в женском общежитии, да в пивнушке. Я же оставался в комнате — читал и втихомолку штопал носки, зашивал расползавшееся от износа бельё. А ещё Могильный и Аверин по вечерам патрулировали город с повязками дружинников на руках — распугивали бравым видом хулиганов и зарабатывали бонусы перед институтскими чиновниками. Меня парни считали замкнутым и нелюдимым — объясняли моё поведение «интернатовским прошлым».

Сближаться с сокурсниками (помимо Пашки и Славы) я не пытался, но всё же старался не выглядеть белой вороной. Пожимал руки парням, обменивался с ними шутками, разговаривал о футболе. Здоровался с девчонками, старался каждую называть по имени, делал им комплименты. Отношение ко мне со стороны одногруппников в целом сложилось нормальное. Единственным исключением стала Альбина Нежина. Королева по-прежнему меня словно не замечала. Не здоровалась (даже в ответ), не улыбалась мне и не смотрела в мою сторону. Хотя с другими парнями была вежлива и приветлива. Недружелюбно она вела себя только со мной. И эту странность в поведении Королевы подметил не только я.

Среди первокурсников поползли слухи о том, что я чем-то обидел Нежину — давно, ещё во время вступительных экзаменов (потому этот случай и не стал достоянием общественности). Кто-то говорил, что я пытался к Альбине приставать (грубо, «по-детдомовски»), а Королева меня отшила. Другие твердили (у меня за спиной), что я у Нежиной что-то украл — доказать это Королева не смогла, но обиду не простила. Третьи же считали, что мне просто не повезло: случайно увидел, как Альбина целовалась с заведующим нашей кафедры — Нежина посчитала, что я нарочно за ними подглядывал. Ни одна из этих версий не казалась мне правдивой. И ни одну я не мог опровергнуть — даже перед собой: не знал, что происходило с Комсомольцем до второго сентября.

Я всё меньше тосковал по чудесам высоких технологий из будущего. Хотя во сне всё же иногда «шарился» по новостным порталам в интернете, переписывался в мессенджерах с сыновьями и бывшими коллегами по работе, искал в «Википедии» статьи о маньяках и о способах перевыполнить план по развитию народного хозяйства СССР на восьмую пятилетку. Это вместо того, чтобы смотреть эротические сны с участием знакомых комсомолок, как полагалось в моём нынешнем физическом возрасте.

В октябре я почувствовал себя настоящим советским человеком. Попробовал газировку из уличных автоматов (предварительно сполоснув стакан). Продегустировал квас из бочки (её частенько подвозили к детской площадке, что неподалёку от первого корпуса). Купил кефир в бутылке (всё же прав был Весельчак У из фильма «Гостья из будущего: я бы тоже «взял на борт» пару ящиков такого кефира) и молоко в пирамидальной упаковке. Испробовал и основные доступные нынешней молодёжи развлечения.

Вновь посетил в компании соседей по комнате ближайшую к общежитию пивную. Подивился тамошнему сервису (точнее, его полному отсутствию). Окунулся в незнакомую мне по прошлой жизни атмосферу (в подобных низкопробных заведениях я не бывал даже в девяностых). Попробовал почти не пенившийся напиток (запах пива у него был, а вкус — странный), послушал крики пышнотелой продавщицы (барменши?). Пашкина вяленая рыба мне понравилась — допить кружку разбавленного водой пива не смог.

Пострелял из пневматической винтовки в тире. Десять копеек пулька — развлечение не для бедного студента! Уложил три выстрела подряд в центр мишени (новичкам везёт), чем вновь заслужил восхищённый взгляд Светы Пимочкиной и похвалы от Могильного и Аверина. Пашка и Слава изъявили желание устроить турнир на звание «Самый меткий стрелок из шестьсот восьмой комнаты». Но я ни с кем соревноваться не стал: стрелять нахаляву совесть не позволила, а тратить на пульки деньги посчитал напрасным расточительством.