Я уже сдалась. Начала свыкаться с мыслью, что это все. Конец. После этих трех суток ничего уже не будет. Ни свадьбы, ни любви, ни мужчины. Ничего. Какой смысл мне жить без него? Да и как? КАК? Я не смогу. Уже не могла. Откровенно плыла по течению из собственного плача.

И тут я услышала голос. Низкий, немного хриплый. Абсолютно чужой.

— Хватит реветь.

Я подняла глаза и посмотрела вправо. Там стоял мужчина. Высокий, крепко сложенный мужик. Он был ко мне боком, точно так же стоял и смотрел во двор старого госпиталя. Вдумчиво курил, направив взгляд куда-то вдаль. Не на меня.

Волосы темные, слегка блестят от плачущего неба. Зачесаны назад британкой, солидно. Хороший дорогой костюм, элитные часы на запястье. Из-под браслета — край татуировки. Но не разглядеть. Да я вообще вся зареванная была, куда уж там любоваться парнем. Да и вообще… любоваться там нечем было, он мне показался грубым, неприятным, злым.

— Хочу и реву, — сказала я, пренебрежительно окинув его взглядом.

И снова повернулась к дворику. Опять стала реветь. Пыталась сдерживаться, но не получалось. Ветер дул на лицо и воровал слезинки. Они смешивались с потоком и врезались в того парня. Я не специально, просто было грустно, больно, страшно. Я была в отчаянии. Как тут сдержаться и не плакать?

А он как назло тут стоял и курил свою сраную сигарету. Дым прямо шел мне в лицо. Глаза еще сильнее резало.

— Кончай тут слякоть разводить, — скомандовал мудак. Все так же держа сигарету в руке. Он затянулся и сказал: — И так природа плачет. Так ты еще ревешь тут как дура. На меня уже слезы твои летят. Успокойся.

Я в ту минуту была готова взорваться.

Повернулась на него и с обидой процедила:

— А вам курить тут не положено. Вы травите меня никотином. И если вы мне скажете еще хоть слово… я позову заведующего — и он вышвырнет вас отсюда как тряпку. Как поганую собаку. За нарушение общеизвестных правил.

Сказать такое незнакомцу — огромный риск. Он мог свернуть мне шею одним пальцем. Такой бугай только и ждет, чтобы кто-то дал повод. Он был похож на спецназовца. Или шпиона, телохранителя… Или бандита, члена мафии. Главаря какой-то банды.

Но какая уже разница? Если и убьет, то поделом. Я буду только рада. Меньше мучений.

Какое-то время мы просто стояли. Он молча курил, игнорируя меня. По крайней мере, мне так казалось. Был просто непробиваем. Словно не видит ревущей девчонки в шаге от себя. Одним словом — бездушный.

И мне опять стало больно, обидно. Я вообще никому не нужна.

— Боже… — плакала я навзрыд, подумав о Максе. Как он там лежит, а я сдалась и не могу ничем помочь. Что бы он сейчас сказал, будь он на моем месте? Если бы это я там лежала, то он бы в лепешку разбился, но нашел бы решение. — Прости меня, Максим. Прости… Господи…

И тот мужик психанул:

— Да что ж ты ревешь, будто умер кто!

— А… — трясло меня в истерике. Его слова только делали хуже. — Не говорите так, пожалуйста…

— У тебя умер кто-то, а?! Умер?! — добивался тот, кого я не знала. Совсем. Даже не было малейшего представления, с кем говорю.

— НЕТ! — орала я в ответ. — НЕ УМЕР! ПОКА! НО МОЖЕТ УМЕРЕТЬ, ЕСЛИ Я НЕ ПОМОГУ! ПОНЯТНО ВАМ?! — сотрясала я воздух в отчаянии. Потом дождалась, пока голубые глаза отвернутся от меня. Чтобы тихо добавить, как бы он не слышит: —…Мудак.

Закуталась плотно в пальто и стала представлять, как иду и жалуюсь завотделения на этого отморозка. Мне хотелось просто утопить его в штрафах. Утопить прямо в луже посреди двора. Я представляла, как давлю ему на голову и заставляю задыхаться того, кто дымил на меня сигаретой…

И тут он вдруг говорит:

— А у меня — да.

Это застало врасплох. На долю секунды я не поняла, о чем были слова. О чем он говорит вообще. "У меня — да"… Что это?

А потом догнала. Я наконец поняла, о чем он. И это меня шокировало. Неожиданно. Всегда ведь думаешь, что твои проблемы самые страшные, самые ужасные. Что именно тебе одной так тяжело сейчас. Но в тот день я задумалась.

Я что-то почувствовала. Что-то странное. Раньше такое было только с братом. Только с Максом. Но новое чувство отличалось. Оно было… другим.

— И кто? — спросила я тихо. Боясь, что перейду черту. Зайду туда, куда он не хочет пускать. Слишком далеко.

Но Артур ответил со стеклянными глазами:

— Даня умер. Братишка мой младший… Не смог уберечь, — говорил он так печально, что я просто слушала. И молчала. Смотрела на него в упор. И мне его было жаль. Артура мучила боль. Ужасная. Просто адски сильная боль внутри. — Это моя вина… Не уберег.

Я застыла под впечатлением. Было стыдно. Зря я так орала на него. У человека горе. И похлеще, чем у меня. Надежд уже никаких — только оплакать.