— Хэла, — Рэтар решился спросить, — то что увидела Милена…

Она встретилась с ним взглядом.

— А что увидела Милена? — поинтересовалась ведьма.

— Она увидела похороны, — ответил феран, — ээм…

— Похороны почти без тела — Хэла криво усмехнулась и в этой усмешке было столько боли, что Рэтар понял — это были настоящие воспоминания, а не просто страшный сон.

— Я думал, — проговорил он, — что в твоём мире что-то такое невозможно.

— О, Рэтар, это не самое страшное, что может случится в моём мире, — качнула головой ведьма. — Это был мой друг. Ллойд. За некоторое время, основательное, до момента смерти, он меня спас. Я… мы вместе играли в группе. Я попала туда случайно и пробыла там всего месяц. Меня привёл Антон Белый.

И она поморщила нос с неприязнью.

— Он был такой гавнюк. Они с Ллойдом были, — она покачала головой, — друзьями. Точнее Ллойд с самого детства мучился с Белым. Тот был таким богатеньким мальчиком, талантливым, очень талантливым. Он писал отличные песни. Но мы пели только одну, потому что остальные он так и не довёл до ума, а Ллойду или Джокеру не давал. Типа моё. Он пил, употреблял, гробил себя… и он до сих пор жив. А Ллойд погиб.

Хэла нахмурилась, вздохнула.

— За чуть меньше, чем год до смерти, Ллойд женился. — проговорила ведьма. — Её звали Таня. Танюша. Она была, как Милка, только брюнетка. Лет на десять его младше, смотрела ему в рот. И вот он поехал к друзьям-музыкантам. Они готовили что-то на какой-то фест. Не знаю подробностей, но вроде как Ллойда позвали на сессию. Знаю, что Белый тогда употреблял жёстко и был не в себе, поэтому его не хотели видеть, не хотели, чтобы он участвовал. И Белый позвонил, а Ллойд сказал, где он. И Антон разозлился. И ответил что-то типа, ну раз ты там занят, то я тут развлеку твою Танечку.

И она замолчала, было видно, что от воспоминаний неприятно, больно.

— А Белый обожал уводить у своих друзей и знакомых девушек. Это был его спорт, развлечение, хобби. Кто-то вяжет, кто-то марки собирает, книги читает. А он… он называл это “докажи своему другу, что его баба шмара”. — и Хэла горестно ухмыльнулась. — И даже, если у него не получалось, а он в этом был хорош. Даже не знаю на что все велись. Но он был красивым. Красивым и гнилым. В общем, если не получалось — он всё равно говорил, что получилось. И многие ему верили. И Ллойд, дурень, он психанул и поехал домой. У него был мотоцикл. Не знаю как тебе объяснить. Это очень быстрое средство передвижения. Быстрое и опасное. Тогда были дожди. И он был не виноват, но кого это волнует, если в результате аварии от него почти ничего не осталось?

Хэла помолчала и Рэтар решил, что она больше не может говорить. Ему и самому было тяжело её слушать. И причина была не в том, что половины слов он не понимал, смысл был понятен, а то, что она говорила наконец было так важно, потому что Хэла наверное никогда ничего такого больного не рассказывала, кроме своих воспоминаний об отце. Тяжело было, потому что, как он и предполагал, её боль ему была невыносима.

— Но знаешь, на похоронах, — Хэла всё же продолжила, — мне было всё равно на то, что там, в гробу. И когда распсиховавшийся Белый, открыл его, я не… мне было не до того. Потому что я была на похоронах с Джокером, Ильёй. И он очень любил Ллойда. Был ему благодарен. Потому что именно из-за вмешательства Ллойда в жизнь Юхи, у последнего всё изменилось и он получил шанс пойти другой дорогой. Он выбрался из дерьма, не сдох в подворотне с заточкой в ребрах или со шприцем в вене, как многие его одноклассники, знакомые по двору.

И Хэла нахмурилась.

— И потому он… — она запнулась, прикусила губу. — Джокер был зубастым, как вы. Служил, воевал. Он мог убить. Действительно. И он хотел убить Белого. И я в тот момент, я просто держала его за рукав пиджака и молилась, чтобы он не сорвался. Это вообще очень смешно, если подумать. Но он сдержался. А горе накрыло меня намного позднее. Ллойд оставил мне свою скрипку. И вот когда я её получила, после его смерти — тогда накрыло.

— Хэла… — прошептал он и на глаза ей навернулись слёзы, но она сдержалась.

— Знаешь, я не должна была с ней так, — вздохнула она, утирая слёзы. — С Миленой. Но…

— Не надо, — остановил Хэлу Рэтар. — Я же сказал, ты была права в том, о чём говорила Роару. Милена не твоя проблема. То, что в ней просыпается сила. То, что она так мало была в белой комнате. То, что она попала сюда, после того как похоронила своего отца. Это всё… я упустил. Я, не ты. И я попробую ей помочь, но…

— Смотрите, достопочтенный феран, — и ведьма снова совершенно неожиданно для него изменила своё настроение, покачала головой и повела бровью, — усложните геометрическую фигуру.

— Что? — спросил Рэтар, но от изменения её настроения стало намного легче.

— Был треугольник, — она хихикнула, — Милена — Роар — Элгор, а ты сделаешь квадрат, где станешь четвертым углом.

— Хэла, — феран недоумевал, — ты что вообще…

— Она от тебя в восторге, — улыбнулась ведьма, а Рэтар нахмурился. — Она у меня сегодня прощения просила за то, что в лесу с тобой обнималась.

— Что? — выдохнул он.

— И я вот весь день хожу и думаю — мне начинать ревновать и, если да, то на кого мне злиться? — ведьма приподняла вопросительно бровь и, боги, сколько в ней было озорства.

— Несносная ты моя ведьма, Хэла, — покачал головой феран, ухмыляясь.

— Нет, — она соскочила со своего места и Рэтар не успел поймать её за юбку платья. — Нечего тут мне зубы заговаривать и улыбаться, пытаясь сбить с толку. Я в ревности страшная жуть, я ж не зря чёрная, помнишь? Ух… тебе не повезёт…

— Правда? — спросил он, перенимая её игру.

— Да, — повела головой Хэла.

— Иди сюда, — позвал феран шёпотом.

— Нет, не пойду.

— Хэла, я тебя поймаю, — покачал головой Рэтар.