Наверное, поскольку я бегал по самолету в попытке найти хоть что-то мало-мальски полезное, холод дошел до меня несколько позднее, чем до других. Насколько я знаю, в стужу, в первую очередь, начинают мерзнуть ноги. Ведь наши, предназначенные для города сапоги и обувь на тонкой подошве, без разницы с натуральным или искусственным мехом внутри, никогда не смогут согреть в сибирские холода.

Нужно было немедленно принимать какое-то решение, а не смотреть на должностной уровень нашего сообщества. Это бесполезно. Опыт показывает, что чем выше должность, тем менее человек приспособлен к отклонению от комфортных условий существования. Хотя и соглашусь, бывает множество исключений: люди, увлекающиеся туризмом, или альпинисты. Да и еще теща моего соседа. Говорят, что она как-то морозной ночью искала своего несчастного зятя. И если бы не она, то даже страшно представить, что мог отморозить несчастный человек. С тех пор зять глубоко уважает свою тещу.

Ну и последнее из моих комментариев о холоде. Мне рассказывали, что женщины действительно ощущают холод интенсивнее мужчин. Причины точно объяснить не могу, но среди нашего спасшегося коллектива женский пол был представлен только одним человеком – моей начальницей. Только наблюдая за ней, можно было экспериментально проверить, насколько правильна предложенная теория.

А наши люди стали делиться на части – по своим представлениям о путях спасения. Одни старательно пытались укутаться извлеченными из чемоданов вещами и даже содранными в переходах шторками. Другие мотались по тому, что еще осталось от самолета, с непонятной для них самих и окружающих целью. А нам всего лишь был нужен хороший костер. Общее благоразумие отказалось от его разведения внутри корпуса. Несколько человек, в том числе и я, вышли на улицу. Для этого пришлось пройти остатки грузового отсека. Перед нами предстала унылая картина, еще раз показывающая, как нам повезло – при посадке самолет остался без хвоста и даже части грузового отсека. Однако пол находился не слишком высоко над поверхностью Земли. Скорее всего, от нашего шасси осталось только одно воспоминание.

Рядом с самолетом снег оказался не слишком глубоким, по крайней мере, можно было осторожно передвигаться, не набирая его даже в короткие мужские полусапожки. Теперь мы старательно вспоминали кто пионерские, кто скаутские навыки. Кое-как наломав ветки и приспособив для растопки журналы, мы развели красивый полыхающий костер. У него был только один недостаток – возле него нельзя было стоять. От костра во все стороны распространялся страшный жар, а люди продолжали сильно мерзнуть. Какой-то мужчина, ранее все представились, но запомнить имена сразу сложно, подскочил к костру и отбросил в сторону часть веток. Жар заметно ослаб, и появилась возможность подойти ближе к костру. К этому времени вся наша компания собралась возле него. Подошла и моя начальница в сопровождении своего верного ординарца Чурбакова. Даже в этих условиях он старался выслужиться перед своим руководством.

Мы тогда здорово боялись, что может появиться зверье, которого в этих краях вполне хватает. Но пожилой дядечка нас успокоил, что шум нашего крушения наверняка всех отпугнул. Так, что у нас есть пусть и небольшая, но, все-таки, фора. Но не больше, чем на сутки. Это очень приятно, и, по крайней мере, этой ночью нас гарантированно не съедят.

И все-таки, я по природе гуманист. Когда я заметил, что Елена Сергеевна начинает переступать с ноги на ногу и подпрыгивать на месте, я не поленился несколько прогретых еловых веток бросить на снег перед ней. Или в темноте я плохо рассмотрел, или, действительно, впервые за время нашей совместной работы, я был удостоен ее благодарного взгляда. Хотя и оговорюсь, никакой гарантии на этот случай я не дам.

Эту ночь, впрочем, как и все последующие, я запомнил на всю свою дальнейшую жизнь. Не то, чтобы я долго боялся повторить свое участие в подобных злоключениях. Но, почему-то, именно тогда я начал любить жизнь по-настоящему. Не за ее комфорт, не за пищу, не за… Главное, что это жизнь. Уже подаренная человеку без всяких ненужных заверений и обещаний с его стороны.

Поскольку мой возраст позволял гонять меня за дровами чаще других, то мне всегда было тепло. Откуда взялся этот топор, то ли его нашли в самолете, то ли его вез кто-то из нашей группы, это было неважно. Главное, что он упрощал мою работу, да и, скажу честно, с ним я чувствовал себя в лесу гораздо увереннее. Вернувшись в очередной раз к костру, я передал охапку веток обслуживающему костер персоналу. Под ним подразумевались два человека предпенсионного возраста, добровольно взявшиеся регулярно подбрасывать ветки в костер. А я сам снял перчатки и протянул руки к огню. Внезапно кто-то неуверенно дернул меня за рукав.

– А можно еще веток, а то у меня опять ноги мерзнут.

Если бы Елена Сергеевна говорила так со мною в офисе, то мне был бы обеспечен либо обширный инфаркт, либо полная потеря речи. И мне так хотелось сказать, чтобы она сама взяла и достала себе ветки из костра. Но я не смог и, ничего не говоря, схватил несколько веток и положил их на просушку на краю костра. А то, что я сделал потом, для меня не влезало в рамки ни одной из каких-то непонятных логик. Я решительно провел обыск в своей вытащенной на улицу сумке. Из оставшихся от тонны или полутонны приготовленных мамой вещей я отобрал несколько пар шерстяных носков.

Когда она испуганно обернулась на мой голос, я почти всунул ей в руки мой стратегический запас носков.

– Возьмите и выберите те, что для вас подойдут.

Как хотите, только не может это быть оскалом ненавидящего меня человека. А, значит, она впервые подарила мне настоящую и благодарную улыбку. Впрочем, на улице было очень темно и плохо видно.

Утро в лесу без медведей

К утру костер стал заметно скромнее. А как только рассвет заявил о себе в полной мере, и наблюдаемый нами мир стал расширяться прямо на наших глазах, отчетливо проявилась картина нашего крушения. Перед нами лежало деформированное и искореженное туловище мертвого самолета со срезанными крыльями и потерявшимися в последнем полете двигателями. Прямо по трассе падения машины хорошо проглядывалась целая полоса смятого, сорванного и сломанного леса. А сам самолет замер прямо на краю огромного обрыва. И если очень внимательно прислушаться, то вдали явно слышался шум воды на перекатах – фюзеляж нашего самолета был наклонен в сторону невидимой нами реки. И очень похоже, что мы еще раз спаслись от неминуемой гибели.

Судя по широкому следу от фюзеляжа на снегу и значительному увеличению расстояния от костра, наш самолет медленно и уверенно сползал в обрыв всю прошедшую ночь. В спешке мы хотели провести его повторный обыск уже при дневном свете, но внезапный и страшный для слуха скрип по снегу возвестил начало перехода нашего транспортного средства в последний полет. Грохот и поднявшиеся столбы снежной и водяной пыли возвестили об окончательной гибели того, что еще оставалось от самолета. На зато его исчезнувшие останки освободили нашим взглядам перспективный вид вдаль. Свет наступающего дня позволил разглядеть на крутом берегу сразу за поворотом реки что-то очень похожее на небольшую избушку. Я вспомнил, что в лесах этот строительный комплекс называют зимовкой. Расстояние, это на мой первый взгляд, не превышало двух километров, или даже меньше. Только потом я узнал, что в тайге на глазок оценить расстояния необычайно трудно. Да и, кроме того, на ваш путь может накрутиться та самая добавка, которая в народе издавна, и часто с откровенной издевкой, называется гаком.