Князь Г. П. Шаховской владел поместьем в Козельске и нес службу в столице вместе с козельскими выборными дворянами. Его отец князь Петр заслужил милость Лжедмитрия I и, по некоторым сведениям, входил в путивльскую «воровскую» думу. Но в московскую Боярскую думу он не попал. Г. П. Шаховской был послан Отрепьевым «на время из Путивля» в восставший Белгород в чине воеводы, но после воцарения самозванца не получил от него ответственных назначений.

По своему служилому и местническому положению Шаховской стоял выше самборского «вора» Молчанова. При царе Борисе Шаховскому платили достаточно скромный годовой оклад в 17 рублей, тогда как Молчанов получал низший оклад в 5 рублей.

Молчанов и Шаховской шли по стопам Григория Отрепьева, намереваясь повторить его опыт. По их замыслам, Сам-бор должен был вновь стать центром движения против московского царя, а собранные там войска возглавить второй московский поход. Шаховскому надлежало продержаться в Путивле до подхода профессионального наемного войска из Польши. Однако осуществление их замыслов сразу натолкнулось на непреодолимые трудности. Жена Мнишека не обладала способностями мужа, которому в свое время удалось в долг навербовать армию для самозванца.

Обстановка в Польше была тревожной. Страна стояла на пороге гражданской войны. После переворота в Москве Сигизмунд III поспешил заявить о своей полной непричастности к авантюре Лжедмитрия. В июне 1606 года он заявил в беседе с венецианским посланником Фоскарини, что «Дмитрий» определенно не был царским сыном и что, когда Мнишек явился ко двору с сообщением о «царевиче», он, король, посоветовал сенатору не вмешиваться в это дело, дабы не повредить Речи Посполитой, но воевода не пожелал ему повиноваться.

Общественное мнение в Польше отрицательно реагировало на сомнительные вести о спасении «Дмитрия». Мнишек, готовя новый тур самозванческой интриги, не мог рассчитывать ни на сочувствие польского общества, ни на помощь Сигизмунда III.

Самборские власти нашли поддержку лишь среди участников рокоша (мятежа), в числе которых были давние покровители и друзья Отрепьева, родня Мнишеков, Зебжидовский и др. Такие очевидцы, как Ф. Талампо, засвидетельствовали, что сторонники рокоша открыто говорили о спасении московского царя, нашедшего убежище в Самборе. Собравшаяся на рокош шляхта ждала появления «Дмитрия». Но «самборский вор», по сведениям московских дипломатов, так и не «сказался» людям и «на рокоше не был», боясь (как объясняли польские приставы послам) мести со стороны шляхтичей, потерявших родственников на царской свадьбе в Москве.

Инициаторы интриги так и не решились представить самозванца даже тем кругам польского общества, на сочувствие которых они могли рассчитывать. «Самборский вор» хотя и имел большую бородавку на лице, но бородавка росла не на том месте, а в остальном он нисколько не походил на убитого в Москве Отрепьева. В Польше многие знали характерную внешность Лжедмитрия I, и обман был бы мгновенно разоблачен.

Появление «царя» среди рокошан явилось бы прямым вызовом королю, на что Мнишеки никак не могли пойти. Юрий Мнишек находился в плену в России, и освободить его могло лишь вмешательство официальных властей Речи Посполитой.

В конце концов комедия с самборским Лжедмитрием провалилась. Военные приготовления в Самборе внушили беспокойство литовскому канцлеру Льву Сапеге, поскольку собранный там отряд мог быть использован противниками короля. Когда самозванец назначил своим главным воеводой Заболоцкого и «того Заболоцкого послал было в Сиверы (в Чернигово-Северскую землю. — Р. С.), чтобы нынешнему государю… (царю Василию. — Р. С.) не поддавались, и он («Дмитрий». — Р. С.) к ним (повстанцам. — Р. С.) будет», канцлер приказал задержать Заболоцкого и его отряд. В октябре канцлер Лев Сапега, давний покровитель Отрепьева, направил в Самбор слугу Гридича, чтобы тот «досмотрел» Дмитрия: «…подлиннотот или не тот?» Гридич ездил в Самбор, но «того вора (по словам послов) не видел: живет, де, в монастыре, не кажетца никому».

В октябре в Самбор наведался бывший духовник Отрепьева. Он также вынужден был уехать ни с чем. Вслед за тем бернардинский монашеский орден направил к Мнишекам из Кракова одного из наиболее видных своих представителей. Поскольку по всей Польше прошел слух, что Дмитрий «в Самборе в монастыре в чернеческом платье за грехи каетца», эмиссар ордена произвел досмотр самборского монастыря, а затем получил от самборских бернардинцев письменное подтверждение, что Дмитрия нет в их монастыре и они не видели царя с момента отъезда его в Россию.

Мнишеки не осмелились показать нового самозванца ни духовенству, в свое время покровительствовавшему тайному католику Отрепьеву, ни представителям официальных властей. Во время переговоров с русскими послами чиновники короля прибегли к нехитрой дипломатической игре. Они осторожно отмежевались от самборской интриги, заявив: «А что, де, вы нам говорили про того, который называетца Дмитреем, будто он живет в Самборе и в Сендомире у воеводины жены, и про то не слыхали», В то же время королевские дипломаты, добиваясь немедленного освобождения задержанных в Москве поляков, угрожали послам вмешательством в московские дела посредством новых самозванцев. «Только государь ваш (царь Василий. — Р. С.) вскоре не отпустит всех людей, — говорили они, — ино и Дмитрий (новый самозванец. — Р. С.) будет, и Петр прямой будет, и наши за своих с ними заодно станут».