– Не может быть, – сказал Уилл.

– Мила! – изо всех сил завопила Айрис.

Маргарет С. Фостер, вежливая и приятная женщина, пригласила нас в дом, чтобы избежать ноябрьской прохлады. Она провела нас в гостиную и предложила присесть, но мы отказались, не желая терять времени. Интерьер дома прекрасно подходил для этого района: стены, оклеенные обоями с цветами, розовый бархатный диван, лепнина на потолках, паркетный пол. Она извинилась, что дети уже легли спать и не могут спуститься поздороваться. Мне было неспокойно. Очень. Я чувствовала странную пустоту в груди при мысли о причине визита. В какой-то момент она с тревогой посмотрела на нас, и профессор, видя мою нерешительность, спросил:

– Вы ведь знаете, что ваш муж арестован?

– Прошу прощения?

– Вы еще не знаете? – удивился профессор. – Ваш муж. Он арестован за попытку похищения семилетней девочки.

Повисла напряженная тишина. Говорят, мы рабы своих слов и хозяева своего молчания. Но это был прекрасный пример обратного. В этой тишине были сожаление и грусть.

– А разве полиция не приходила поговорить с вами? Почему вы ничего не знаете? – спросила я, несколько растерявшись.

Профессор взмахнул рукой, и я поняла, что он имеет в виду.

Я почувствовала ее беспокойство и поняла, что что-то не так. Казалось, она вот-вот разлетится на осколки, и нам оставалось только смотреть, нажимая на трещину.

– Я звонила мужу весь день, но он не отвечал. Мне ничего не говорили.

– Прошу прощения? Вы хотите сказать, никто не сообщил вам, что ваш муж находится под стражей? – настаивал профессор.

Она покачала головой и начала плакать. Это не укладывалось в голове. Я попыталась обменяться взглядом с профессором, но он упорно смотрел на расстроенную женщину.

– Но… вам не о чем беспокоиться. Я уверена, это ошибка, – вмешалась я. Сама не зная почему, я чувствовала необходимость успокоить ее: – Я уверена, все прояснится, и его освободят. Ваш муж не похож на педофила. Мы пришли, чтобы доказать это. Мы пришли, чтобы вы рассказали нам историю его обвинений.

Женщина кивнула, сглотнув, и ее взгляд был потерян, словно она открывала сундук с секретами. При виде этого мой собственный сундук пропитался болью.

– Мы знаем, его арестовали в восемнадцать лет за отношения с несовершеннолетней, которой тогда было семнадцать, – продолжала я, – и мы предполагаем, что именно вы были той самой несовершеннолетней и в то время с ним встречались. Мы знаем, иногда закон немного несправедлив и… если у девушки суровые родители, могут случиться большие неприятности.

– Я всегда говорила ему, что нам надо остановиться. Что это неправильно. Что бог все видит и это неправильно. Но он настаивал, – наконец сказала Маргарет.

Мы молчали, побуждая ее продолжать. В пелене слез, застилающей ее глаза, отражалась многолетняя печаль.

– Все началось… так. Мы начали встречаться еще детьми, нам было тринадцать и четырнадцать, хотя он всегда был не по годам развит. Он делал взрослые вещи, назовем это так. Курил, пил. Мне это нравилось. Я хвасталась им перед друзьями, понимаете? – Женщина посмотрела на нас, но потом вернулась к своим воспоминаниям. – Мы очень рано начали заниматься сексом, и мои родители застали нас в первый же раз и накинулись с криками и кулаками. Они выгнали его из дома, и какое-то время нам было запрещено видеться. Но это не могло остановить двух подростков с бушующими гормонами, и мы начали заниматься этим тайком. Моим родителям Джеймс никогда не нравился. Они говорили, он ведет себя странно и похож на бабника. Но мне это нравилось. Он смотрел на меня с таким желанием, что я чувствовала себя по-настоящему живой.

Я кивнула в знак поддержки, и она продолжила:

– Однажды, когда мне было шестнадцать, он попросил меня побрить лобок. Я думала, это дерзко и это пустяк по сравнению с тем, что мы уже делали, но в конце концов эта идея превратилась в требование, дошло до того, что он отказался спать со мной, если я этого не сделаю. Он считал грубым и оскорбительным, что я не хочу брить свои интимные места. Я согласилась. Я была влюблена. Подумаешь, какая-то блажь. Когда ему исполнилось восемнадцать, мы продолжали тайком видеться, и в один из таких дней родители застукали нас, а мне все еще было семнадцать. Отец подал жалобу, получил запретительный судебный приказ на несколько месяцев, и его заставили посещать лекции, где рассказывалось, почему поступать так плохо.

– То есть его преступление действительно заключалось в отношениях с вами по обоюдному согласию.

– Да, все так.

– Уверена, в этом случае вашего мужа освободят. Не беспокойтесь. Наверняка никакого похищения не было и он просто хотел помочь потерявшемуся ребенку и отвести его в полицейский участок.

– Где работает ваш муж? – спросил профессор.

– В «Блокбастере». Это сеть видеомагазинов. Он работает в двух минутах отсюда.

– И вас не обеспокоило его отсутствие? Он ведь со вчерашнего вечера под арестом, – опередил мой вопрос профессор.

– Вот почему я вам это рассказываю. Чтобы вы знали это и включили в заявление. – Она поднесла руки к лицу, а затем перевела взгляд на потолок, будто могла видеть, что происходит в комнате наверху. – Не знаю, как я объясню это детям.

Маргарет, очевидно, подумала, что мы полицейские. Никто из нас не сказал ни слова. Профессор достал из пиджака магнитофон, включил его и оставил на столе. Маленькая шестидесятиминутная кассета начала крутиться, записывая все более интенсивные всхлипы женщины и громкое биение моего сердца.