Сколько себя помню, мама всегда помогала родственникам близким и далёким. Донецкая родня с удовольствием гостила по месяцу в летний период. Приезжали большой дружной семьёй и весь день плескались на море, не задумываясь, что в нашей двухкомнатной квартире теперь нам было тесно и некомфортно. Мама после работы бежала по магазинам, чтобы удовлетворить все кулинарные и продуктовые потребности родных. И неважно, что за завтрак они съедали, всё, что мы могли, кушать пару дней.

У меня есть пять двоюродных сестёр. Двух из них я не знаю, и никогда не видела. Третью Марианну я разыскала спустя тридцать пять лет. И мы продолжаем общаться. Она тоже живёт в Крыму.

Алла и Ира – в Украине.

У меня дочери, у них сыновья. Я маскалька, они украинки. Хотя у нас одни и те же бабушка и дедушка, а мамы родные сёстры. Мы всегда были на разных берегах одной реки. Сейчас их сыновья воюют на той стороне. В мае две тысячи двадцать второго года сын Иры погиб на войне, не дожив до двадцати одного года. Ушёл ещё один мужчина из нашей родовой системы.

Я не стала писать слова соболезнования. Знаю, меня не поймут, ведь давно вычеркнули из своей жизни. Я молча зажгла свечу, прочитала молитву, пусть душе моего племянника Максима будет спокойно и тепло.

Нельзя стать близкими людьми только по тому, что течёт одна кровь. Для меня важна духовная близость и желание общаться друг с другом.

Мои дочери приняли эстафету от меня. У них есть две двоюродные сестры, которые живут с нами в одном городе, но нет близких отношений. С детства я поддерживала и была инициатором общения детей, но другой стороне неинтересна дружба. Так и ходят по жизни мимо словно чужие. Насильно нельзя заставить дружить, любить или поддерживать родственные связи.

Мне пятьдесят лет и я до сих пор вздрагиваю от каждого звонка в дверь. Раньше я не задумывалась, почему так реагирую на звонки. Почему тело сжимается, превращается в каменную статую, в голове мысли разбегаются в разные стороны. Мне любопытно кто там по ту сторону квартиры, но страх парализует тело. Минута, другая я замираю и почти не дышу.

– Ух, ушли, ведь я никого не жду, – вздыхаю с облегчением, когда наступает тишина. Я не люблю неожиданные визиты без предупреждения, мне не по душе незваные гости. Много лет из года в год я испытывала сильный дискомфорт от этих звонков, взрывающих всё внутри.

Но всё в нашей жизни неслучайно и не приходит неоткуда.

Бабушка работала провизором, а чтобы больше времени уделять мне брала ночные дежурства, на которые мы ходили вместе.

Просторная аптека располагалась в красивом старинном здании. Помещение было двухуровневое. Внизу сама аптека, просторное помещение, где готовили лекарства, а на второй этаж вела деревянная лестница, издающая жуткий скрип от каждого шага. В углу располагалась маленькая комнатушка с узкой жёсткой кушеткой, столом и стулом.

Бабушка практически всю ночь сидела на твёрдом деревянном стуле, пока я сопела на кушетке. Неожиданно раздавался сильный звук, от которого казалось, лопнут перепонки. Скрипели ступеньки. Я открывала в темноте глаза, бабушки нет. Это повторялось всю ночь. Привыкнуть к этому разрывающему звонку было невозможно.

Когда я стала постарше, звонки из аптеки перебрались домой. Каждый день ровно в двенадцать часов ночи один из соседей нажимал кнопку звонка и держал её какое-то время. Причина была в том, что бабушка перестала бесплатно снабжать его семью лекарствами. Пришлось поставить выключатель и отключать звонок перед сном.

Когда я воссоединилась с мамой, история со звонками продолжилась, но добавились новые оттенки страха, вины, несоответствия желаемому.

Мама работала врачом, а в то время врач работал круглосуточно без дополнительной оплаты. В любое время дня и ночи, в праздник, в выходной мог прийти, кто угодно и вызвать на дом. У мамы была гипертония. Иногда давление переходило отметку за двести. И вот после очередного укола, сделанного мной, раздавался зловещий звонок в дверь.

Мама не могла сказать посетителю, что ей плохо, и она придёт на вызов позже. Иногда ей трудно было встать с кровати, поэтому посылала меня первоклашку. Мне приходилось врать, что мама ещё не пришла, тогда они вручали мне записку с адресом и фамилией. Дверь закрывалась, а я ещё какое-то время стояла в прихожей, боясь передать записку маме. Мама очень сердилась на меня, что я приняла вызов. Она демонстративно отворачивалась и не разговаривала со мной, словно я виновата во всём, что происходило с ней. Так продолжалось изо дня в день, годами. Я не хотела причинять маме боль, расстраивать её, чувствуя себя предательницей, ненавидя чужих дядь и тёть, оставляющих свои записки. Я очень хотела угодить маме, чтобы бы стать для неё наконец-то хорошей девочкой.

Уже во взрослой жизни, переехав с семьёй в новую квартиру, злосчастные звонки не покидали меня. И каждый из них был с какой-то претензией. Во всех проблемах с канализацией, водой, трубами и любыми другими проблемами были «виноваты» именно мы.

Я по-прежнему шарахаюсь от звонков, так как не жду ничего хорошо от людей там за дверью, слишком долго меня преследуют звонки. Главное, я поняла, откуда такая реакция и научилась с этим справляться.