– И где же ты обучался, негодник? – сказал граф, указывая на «Зубровку». Вор налил и нарезал яблоко.

– Сбежав из домашней одиночной камеры, я поступил в школу мелких карманников в Дважды-Дванте. Когда арестовали нашего директора, я в Трижды-Тринте продолжал учение. После получения красного воровского диплома меня без экзаменов пригласили в престижный мафиозный колледж на Пять-ю-Пятце. Факультативно прошел курс МБА «Семью семь для медвежатников». И сейчас подумываю о диссертации.

– Ха-ха-ха, шуточки будешь шутить?

– Простите, граф, грешен. Как говорил один из моих учителей, веселый джентльмен Фейгин, даже в самые трагические времена с Олимпа частенько раздавался божественный хохот. В его лондонской шайке я научился курить трубку и чуть не пристрастился к джину, но самое главное – стал блестящим карманником. Тем более, что других вариантов не существовало: посредственных учеников Фейгин нещадно порол. А если и порка не помогала… Вы сами знаете, каким бывает воровской конец!

– Знаю, несчастный, как и все жители деревни. Танцы под виселицей – их любимое развлечение, – и граф кивнул на картину с сорокой, на которой крестьяне весело отплясывали в ожидании шоу. – И что же, после скучного сырого Лондона тебя потянуло на родину? К русскоязычным девочкам из баллады?

– Меня потянуло на юг, ваше сиятельство. В Фуоригротте, близ Неаполя, как раз открыли колледж для воров. И начальником этого заведения назначили знаменитого Винченцо Перуджу, похитителя «Джоконды».

– Что-то припоминаю…

– Конечно, вы не могли не слышать, дорогой граф! Благодаря мастерству наставника наша школа чрезвычайно процветала. Скоро число краж в Неаполе достигло устрашающих размеров.

– Вот-вот, вспомнил. Тогда-то и украли мой бумажник. Правда, эта неприятность произошла в Лувре.

– Простите нас, сэр, – потупился Печорин, – зачастую нашего шефа прямо-таки ностальгически тянуло назад к «Джоконде». Обычно его сопровождали ученики или, как он привык нас называть, адепты. А проживание в Париже недешево. Там я попался в первый раз…

– И поделом – каждый труд требует награды. А как бы ты прославил свой малопочтенный род, если бы тебя повесили в самом Париже!

– Что вы, ваше сиятельство, французам больше по сердцу гильотина. Правда, последние годы она ржавеет без пользы – там, как и в Британии, отменили смертную казнь. Что же касается моих грешных дел, я в полной мере оценил церемонию награждения через римские каменоломни. И решил больше никогда не попадаться. С тех пор держу слово!

– Я меня таких глупых запретов нет, и ничего попусту не ржавеет, – заверил его граф и сделал такое выражение лица, словно собирался объявить новый политический курс. – Могу казнить столько, сколько хочу и кого хочу, а могу проявить снисходительность. Конечно, в разумных пределах. Это право – одна из пяти отличительных черт настоящего аристократа.

– Увы, ваше сиятельство, настоящие воры, в отличие от графов и баронов, редко бывают снисходительны. Но и у нас есть свои правила: мы придерживаемся целибата и стараемся не грабим население с низким прожиточным уровнем жизни. В былые времена запрещалось воровать пищу у животных, но теперь, когда хищение предметов роскоши стало обычной практикой, эта норма устарела. А, простите, что еще выделяет знатного аристократа в обычной толпе? Ношение крупных бриллиантов?

– Это китч, позерство! Истинного аристократа отличают превосходная родословная, подтверждаемая документами и артефактами, подагра и утонченная, несколько женственная лодыжка. А последнее время прибавилась и бедность. Но не думай, что ты получишь возможность откупиться. И не надейся!

– Тогда предлагаю вернуться к снисходительности, – попросил Славик, покосившись на картину с виселицей. Потом он налил в квадратные бокалы виски, что не вызвало возражений графа.

– Моей милости заслужить непросто, – взглянув на портрет адмирала, горделиво отчеканил Головкин. – Ты хвалился, что высочайший мастер своего дела. Как, примеру, Марадона или китайский теннисисты. Я имею в виду, конечно, пинг-понг.

– Скромно промолчу, ваше сиятельство. Хотя у аргентинца, кроме ног, была еще и божественная рука, а у меня обычные крестьянские лапы.

– Так вот, я собираюсь тебя испытать. И если ты докажешь свое мастерство, то вольному воля. А если оконфузишься, то познакомишься с моим палачом, у него как раз дочка на выданье. И будет у тебя незабываемая свадьба и целых три дня веселья. В первый день – китайская казнь. Это когда тебя расфилеют на тысячу кусочков, но не до конца. Надо же оставить что-то на следующие дни…

– Дорогой граф, так хорошо сидели, и на тебе! После поговорим про свадебные торжества, давайте лучше перейдем к делу, – обиженно сказал вор, беря в руки бутылку оливкового оттенка с односолодовым виски «Jura». – Как будто я отказываюсь… Что за задания вы для меня выдумали? Только давайте самые трудные, иначе мне после Лувра будет неинтересно.

– Прекрасно! – и граф поднес бокал к губам, ощутив тончайший аромат оленьего навоза. Его отец, почетный член земского комитета по скотоводству, обожал запах коровьего «повидла». По его распоряжению вентиляционную трубу провели из хлева непосредственно в спальню. Спустя сорок дней после смерти родителя Головкин заткнул вытяжное отверстие, но с годами его охватывало желание снова ощутить забытые запахи из детства: сладковатый душок от камешка карбида кальция или «мокрый» запах болотной пиявки. Поэтому и любил граф посидеть у камина с односолодовым виски, вспоминая отца, который здесь же в гостиной сушил сапоги, залитые кровью жертв первой осенней охоты…