— Значит, похвастать нечем, да?

— Отойди, Войский.

— Иначе что?

— Иначе я закричу, что меня насилуют, и поверь, ты будешь в проигрыше.

Улыбается. Уверен, что все ему сойдет с рук, но от двери все-таки отходит. Я тут же хватаюсь за ручку и распахиваю ее.

— Еще увидимся, Лесенька. — Говорит уже мне в спину, только я лечу пулей в сторону кухни, чтобы успокоиться и не выдать перед девчонками своего состояния.

Ярослав

Щурюсь, глядя в окно. Слова тела справа пролетают мимо ушей. Концентрации на диалоге ноль. Нахожусь в прострации.

Виной тому вчерашний вечер.

И ночь.

Особенно ночь.

От воспоминаний усмехаюсь. Было весело.

И горячо.

— Ярослав?

Передо мной на стол ложатся кисти Веры. Женщины, которая временно исполняет обязанности матери.

Тонкие пальцы.

Костлявые.

Некрасивые.

Кривлюсь от этого зрелища, ни капли не стесняясь того, что она сейчас на меня смотрит во все свои коровьи глаза с наращенными ресницами.

Меры не знает.

Веки к полу отвисают от того, сколько на них посторонних волосков.

Мерзость.

— Ты совсем меня не слушаешь!

Возмущается, как живая, а я отодвигаю от себя чашку с бурдой, которую она называет английским завтраком. Бедняжка пытается строить из себя воспитанную леди, которая соответствует статусу моего отца, но только не получается у нее, как ни крути.

То, что находится в чашке, похоже на кашу с молоком, и не разберешь, какую именно. В принципе, я и не собирался пробовать.

— Английский завтрак, Вера Михайловна, который так любит мой отец, — смотрю в ее растерянные глаза, откидываясь на спинку стула, — и я, состоит из бекона, яиц и чая или крепкого кофе. Пора бы уже подключить мозги.

— Ч-ч-что?

Ее нижняя губы подрагивает. Слезы сейчас начнет из себя выдавливать.

— Кстати, если папа попросит "Full Monty", то ко всему прочему можешь добавить жареные или приготовленные на гриле помидоры, — смотрю на кухонный гарнитур за ее спиной, — где-то там был, мамин, — уточняю невзначай, — еще жареные грибы и хлеб. Нет хлеба?

Вера выпрямляется, убирая руки со стола. Нервно поправляет короткие белые волосенки и пыхтит.

— Бангеры ему сделай, в конце концов. Оценит. Знаешь, — подаюсь вперед, прищуриваясь и даря ей ненавистный взгляд, — тосты такие с маслом? Колбаски можешь туда подкинуть.

— Ярослав, не надо так…

Снова ее лицо корежит.

— Что происходит, сын?

Как обычно вовремя в помещении появляется неприкосновенная личность, и я пожимаю плечами.

Говорить, что его содержанка, тупая, как пробка, не имеет смысла.

Проходили уже.

— Вера мне рассказывала о полном английском завтраке.

— Неужели?

Папа бросает на нее заинтересованный взгляд. Блондиночка теряется и дергано улыбается, пока я поднимаюсь.

— Да, — играю мастерски, — про Бернарда Монтгомери мне только сейчас рассказала, прозвище его назвала и поведала, что он начинал день с полного английского завтрака, ну, когда была кампания в Северной Америке. Да, Вера Михайловна?

Отхожу от стола и вопросительно поднимаю брови с самой наивной моськой, на которую только способен.

— Удивила, Верочка.

Батя поплыл, а я отвернулся и фыркнул, направившись к выходу.

— Она пообещала нам запечь бобы и приготовить чёрный пудинг или хашбраун.

Бросаю напоследок. Спиной ощущаю гневный взгляд куклы, но мне наплевать. Село оно и есть село, как ни крути.

Маму она никогда не заменит.

Ни телом.

Ни интеллектом.

Что касается любимого папиного завтрака, Гугл тебе в помощь, Верочка! Он очень любит хашбраун и запеченные бобы. Придется готовить, ха!

На мот сажусь без настроения. Натягиваю шлем на голову и газую так сильно, что бабка, проходящая мимо, крестится и отскакивает в сторону. Так театрально качает головой и что-то изрекает, что я ухмыляюсь.

Не задавил бы. Окстись, старая!

Выезжаю со двора и двигаюсь в сторону университета.

Злость на отца и его содержанку постепенно отходит на второй план. На первый выходит Лесенька. Та самая дерзкая с пирса, которая в край оборзела и полезла на мою территорию, где никому нет места, тем более пай-девочке, привыкшей к чтению книг при свете лампы.