И Гэдж, отшатнувшись, судорожно зажал руками рот, загоняя обратно в горло дикий, неумолимо рвущийся из легких крик ужаса.

Сизое, распухшее, страшное, покрытое бороздами ссадин и струпьями засохшей крови, это, несомненно, было лицо Гэндальфа.

— Вот те на… — пробормотал Каграт. — А Радбуг говорил — живехонек он… Чистый трупак! — Он досадливо крякнул и брезгливо швырнул волшебника на камни.

Но старый маг не был трупом, и изз горла его вырвался слабый стон… или, скорее, едва слышный хрип, прерывистый, болезненный и жалкий. Каграт хмыкнул и быстро обернулся. Потом схватил Гэндальфа за руки и, как мешок, выволок его к свету, на середину застенка, несколькими рывками содрал с него остатки серой рубахи, обнажив тощее, исполосованное кровавыми рубцами тело, синее от холода и побоев, с нелепо торчащими полукружиями ребер, судорожно вздымающихся в такт неверному дыханию. Волшебник лежал совершенно покорно, безвольно, не пытаясь сопротивляться, не издавая ни звука — он пребывал то ли в полубеспамятстве, то ли в глубоком ступоре. Глаза его были полузакрыты, кровь запеклась на лице бурой коркой, руки и ноги дрожали и мелко подергивались, точно у параличного. Гэдж, полумертвый от потрясения и ужаса, был не в силах отвести от него взгляд; заткнув рот кулаком, он бездумно пятился все дальше и дальше, пока не уперся спиной во влажную каменную стену. Сердце его неистово выламывалось из груди, перед глазами плыла темная марь, его бросало то в жар, то в холод…

— Ну, ты, бледная немочь! — злобно рявкнул на него Каграт. — Че позеленел, крови боишься, что ли? Кисейный платочек дома забыл?

Это всего лишь крыса… — внезапно вспомнилось Гэджу.

Нет, крови он не боялся — просто теперь знал, для чего папаша привел его в это омерзительное место.

Каграт медленно отстегнул от пояса кнут. Взвесил его в руке: его лютые, тинисто-зеленые глазки въедались в Гэджа прицельно и неотрывно, прощупывали его до самых печенок, как острые стальные спицы.

— Слушай сюда, — деловито произнес он. — Наверно, не с этого надо было начинать — с котят, да с воробышков, чтоб ты головы им откручивал да живьем лопал… но, варг тебя задери, времени на ерунду нет! Доходягу этого видишь, а? Конечно, хотелось бы кого-нибудь поживее залучить, ну да ладно, для первого раза и этот сойдет… Так вот: его потому еще шаваргам не скормили, что я особо об этом попросил. Впрочем, сдается мне, ты и впрямь окажешь ему услугу, если отправишь его душеньку к праотцам на поклон… Ты меня понял? — Он швырнул Гэджу кнут.

— Нет, — прошептал Гэдж. Он с трудом осознавал, что происходит вокруг, его оцепенелый разум, сокрушенный увиденным, напрочь отказывался что-либо воспринимать.

— Что нет? — с угрожающим спокойствием спросил Каграт.

— Я… не могу… нет… это… эт-то…

Глаза Каграта злобно сверкнули, но он сдержался — видимо, подозревал, что дело вряд ли пойдет без сучка без задоринки.

— Ладно, — он отрывисто сплюнул, — Радбуг меня предупреждал, что ты наверняка сопли распустишь и скулить возьмешься… Видно, зачин мне самому придется задать. — Он поднял кнут, ловко подбросил его в ладони, перехватил поудобнее и примерился. — Смотри и вникай!

Он размахнулся и с молодецким хаканьем вытянул Гэндальфа кнутом по голой спине. Волшебник не вскрикнул — слабо захрипел, тело его изогнулось, на коже мгновенно вспухла еще одна багровая полоса, наливающаяся кровью.

— Понял? Теперь твоя очередь, — Каграт равнодушно бросил кнут Гэджу под ноги. — Только смотри, особо не усердствуй — с чувством надо дело делать, с толком, с расстановочкой. Зашел бы ты как-нибудь в пыточную, так Мёрд бы тебе показал, что к чему… и как подопытного обрабатывать следует, чтобы он про что его спрашивают, про то бы и отвечал. У них там всякие методы имеются — кипящим маслом, например, или шилом, или костоломкой… ну, а мы народ простой, в основном хлыстиком управляемся…

Гэдж не слышал. «Силы небесные, Гэндальф! — в ужасе думал он. — Что они с тобой сделали! Что они с тобой сделали! Что они с тобой…» Его будто заклинило, докучная мысль вертелась и вертелась в голове, не находя продолжения — точно муха, тупо бьющаяся в стекло. Черный, душный, ненавистный подземельный мир захлопнулся над ним безжалостно и безнадежно, словно хитрая ловушка.

— …чего стал столбом?

— Ч-что? — Гэдж очнулся.

Каграт внимательно смотрел на него, его верхняя губа чуть подергивалась, приобнажая клыки; глухое отупение и оцепенение Гэджа раздражали его уже не на шутку.

— Бери кнут, — медленно произнес он.

— Нет, — Гэдж невольно вздрогнул.

— Я сказал — бери кнут. По-твоему, я тут для собственного удовольствия на тебя время трачу?! — Каграт вдруг резко шагнул вперед и отвесил Гэджу пощечину — коротко, зло; вся его крепкая, плотно сколоченная фигура дышала гневом и острой холодной ненавистью. — Последний раз спрашиваю: возьмешь ты в руки кнут, или нет?

— Не возьму, — процедил Гэдж. Щека его горела, будто клейменная раскаленным железом.

— Почему? — Каграт все еще пытался сохранять хладнокровие.

— Потому что. — Гэдж взглянул бате прямо в глаза — налитые кровью, хищные, сузившиеся, точно у разъяренной кошки. — Потому что я — не палач.

— Верно, — легко согласился Каграт, — не палач. Ты — драконий навоз. Дерьмо. Слякоть! С-сучонок, выблядок, нелепая ошибка природы! Позорище на мою голову! Да будешь ты когда-нибудь орком, или нет?! — Обезображенный яростью, Каграт стал по-настоящему страшен; бешенство его, долго сдерживаемое и оттого еще более сильное, наконец опрокинуло заслоны благоразумия, хлынуло наружу, будто гной из вскрывшегося нарыва. — Есть в тебе хоть что-то от меня, сопливая ты дрянь, или весь пошел в свою дуру-мамашу?!