— А, это опять ты… Я уж подумал — крыса. Почему ты еще не у себя?

— Я и не подозревал, что для гостей в Ортханке установлен комендантский час, — небрежно заметил Гэндальф.

— Я полагал, ты любишь уединение, — буркнул Белый маг.

— Я ждал тебя, дружище. Ну, как все прошло?

— Пожалуй, лучше, чем я ожидал. — Чуть помедлив, Саруман — с явным сожалением, показалось Гэндальфу — опустил подсвечник обратно на стол. — Этому парню, Брану, топор воткнулся чуть ниже колена, разрубил голень… ну, я, кажется, об этом уже говорил.

— Паршивая рана.

— Не столько сама рана — её, в конце концов, промыли и зашили — сколько потеря крови. Этой животворной благословенной субстанции, питательных соков организма, исполненных жизненным духом — так, кажется, говорится в медицинских трактатах… Потеря более четырех пинт крови грозит человеку неминуемой смертью.

— Да. И разве эту потерю можно восполнить извне?

— Разумеется. Если знать, как это делать.

— А ты… знаешь?

— Знаю. — Саруман говорил глухо, сквозь зубы, и тон его явно не приветствовал дальнейших расспросов. — Это несложно. Берешь кровь у одного человека и впрыскиваешь в вену другому. Вот и… и все.

Гэндальф пошевелил бровями. Все это было как-то неожиданно.

— А тебе что, приходилось и раньше это делать?

— Я достаточно много раз ставил подобные опыты. На животных.

— А на людях?

Белый маг долго молчал, прежде чем ответить. Наконец неохотно разжал губы:

— Была пара случаев. В Эдорасе.

— В этой твоей… больничке?

— Да. И что ты на меня так уставился?

Гэндальф поёжился.

— Ты так просто и небрежно об этом говоришь… Взять кровь у одного, перелить другому… Звучит, как описание жуткой извращенной пытки в подземельях Тангородрима.

— Ну-ну, — процедил Саруман. — Давай еще скажи, что это рукодействие противоестественно и богопротивно, и такую священную субстанцию, как кровь, переливать от одного существа другому решительно неугодно Валар, пусть лучше скорбный телом подохнет — в хлам обескровленный, но зато не оскверненный мерзким прикосновением хирурга…

— Не нужно утрировать, Саруман, и тем более приплетать сюда Валар. Хотя, наверное, в Валиноре сочли бы…

— В Валиноре! — Саруман с такой силой опустил на стол сжатый кулак, что несчастный подсвечник испуганно подпрыгнул. — Мы — не в Валиноре, Гэндальф! Не в этой твоей Благословенной Земле, чума тебя порази! Что они там, в Валиноре, вообще могут знать о Средиземье, если давно устранились из этого мира? Эти, светлоокие и многомудрые, не считают нужным принимать участия в происходящем здесь, так что нам теперь предстоит как-то самим барахтаться во всем местном дерьме! Причинять добро направо и налево, улаживать межрасовые распри, продвигать науки, развивать медицину, судорожно насаждать на каждом углу разумное, доброе и вечное! Иной раз в прямом смысле через кровь, пот и прочие органические жидкости, Серый! И, ей-богу, она, эта серость твоего мышления, меня прямо-таки убивает! Как можно, столько лет прожив в Средиземье, до сих пор мыслить по убогим валинорским меркам!

— Я не мыслю по валинорским меркам, Белый, тем более убогим. — Гэндальф уязвленно поджал губы. — И, может статься, именно на фоне моей серости твои идеи и блистают такой исключительной и белоснежной новизной, ты никогда об этом не думал?

— Оба переливания, которые я проводил в Эдорасе, закончились успешно, Гэндальф! Они выздоровели… те люди, которым я переливал кровь. И умерли бы, если бы я этого не сделал. Как и Бран. Ясно?

— Ага. Так Бран, значит, выживет?

— Да, выживет! Во всяком случае, когда мы уходили, он был уже не таким снулым и мертвенно-белым, как перед нашим приходом.

— Что ж, рад это слышать. А кто, э-э… кто дал ему свою кровь для переливания?

Саруман тяжело дышал, пытаясь справиться с собой и взять себя в руки. Наверное, он уже жалел о своей нечаянной и неуместной яростной вспышке — сказалась усталость и нервное напряжение; выудил из-под стола бутыль темного стекла, плеснул её содержимое в деревянный кубок, осушил его залпом. Провел рукой по лицу. Усилием воли укротил обуревающее его нездоровое раздражение — и голос его, когда он заговорил, вновь зазвучал сдержанно и спокойно, почти бесстрастно:

— В таких случаях, конечно, лучше всего подходят кровные родичи, но родичей у Брана в Изенгарде не оказалось… Вызвался Эстор, один из его приятелей. Здоровяк, каких поискать, потерю нескольких унций крови его дюжий организм перенесет без труда. Ему, конечно, не слишком понравилось, что переливание делал Гэдж, но…

— Гэдж?! — прохрипел Гэндальф.

— Да! — Саруман резко вскинул голову. — А почему нет? Я уж полагал, что с твоей стороны не придется ждать дурацкого предубеждения, Серый!

— Просто… извини… ты не перестаешь меня удивлять, — пробормотал Гэндальф.

Белый маг вновь чуть помолчал. Постарался смягчить жесткость тона:

— Это рукодействие элементарно, я уже говорил. А парню, как ни крути, нужна практика. И он… хорошо справился, Гэндальф. Почти отлично, да. Под моим наблюдением, разумеется.

Румянец Сарумана стал ярче, и Гэндальф внезапно понял: ни холодный ветер, ни гнев, ни даже винные пары тут ни при чем, это простое проявление гордости и торжества — гордости за ученика, оправдавшего возлагавшиеся на него надежды, и торжества успешного, в полной мере удавшегося замысла. Белый маг был пьян собственным успехом…