Николета видела грусть и волнение в глазах матери. Видела, как хмурится отец, замечая темные круги под ее, Ники, глазами.

Потому в присутствии друзей и родни Ники научилась брать себя в руки, хотя бы не плакать ежесекундно, или не впадать в ступор. А вот наедине с самой собой... Николета не пыталась прятаться, плакала, часами напролет разговаривала с экраном мобильного телефона, на котором в качестве заставки была их с Яном свадебная фотография.

И по-прежнему, Николета не могла собрать и как-то организовать свою жизнь. Ничего не хотелось. Ни к чему не стремилась. Ничего. Пустота. И только натянутые улыбки на виду у родни.

Несколько раз Ники всерьез задумывалась о том, чтобы нарваться на неприятности, сесть пьяной за руль, прогуляться по крыше небоскреба... Да что угодно, только бы облегчить прожигавшую насквозь боль. Но ничего этого Ники не сделала. Не потому, что братья, сестры и вся родня неусыпно дежурили рядом. А просто потому, что не смогла бы. Ян бы осудил ее за такие мысли. И Ники жила дальше. Не жила, а существовала.

Еще месяц, а следом и еще один. Пока все улицы и дворы не покрылись белоснежным одеялом. Зиму Ники любила, особенно метели. Вот и сейчас, девушка попросила охрану отвезти ее в тот самый дом, где они провели с Яном их первую ночь. Особняк теперь принадлежал Ники. Алексей не стал претендовать на имущество, принадлежавшее Яну. А потому Николета Самойлова оставила все себе. Не потому, что ей нужны были деньги. А потому, что все в этом доме напоминало ей о любимом.

Ники, как только оказалась в доме, прошла в спальню. Отыскала футболку Яна в шкафу и мгновенно уснула. А проснувшись, долго смотрела на свое отражение в зеркале, повторяя, что скоро станет легче.

А еще девушке казалось, что стоит подождать еще пару секунд, и дверь распахнется, а на пороге ванной появится Самойлов. Возможно, будет хмурится. Возможно, улыбаться. Но это будет ОН, ее любимый, ее муж. И Ники поймет, что минувшие три месяца – это просто кошмар, дурной сон, который оказался довольно реалистичным. Но все же, сном.

Секунда... Две... Три...

Ничего не менялась. В доме звенела тишина. И только глухие удары окаменевшего сердца нарушали ее.

* * *

– Эй, Поляков! – в металлическую дверь коротко постучали, а Ян открыл глаза.

Вскинулся, моментально поднимаясь с лежака. Странный сон. Слишком красивый для его реальности. Серой и рутинной.

– Хватит дрыхнуть! Зима приснится - замерзнешь! – гоготал Иванов.

– Можно подумать, сейчас у нас лето, – усмехнулся Андрюха Якубов. Парень только вернулся с мороза и грел руки о горячий, недавно вскипевший чайник, – Шеф там не с той ноги встал. Зверствует.

– Разберемся, – мотнул головой ЯН и, надев на голову вязанную шапочку, вышел на улицу.

Метель вовсю разошлась, застилая парковку перед автосервисом плотным слоем снега. Нравилась ли Яну зима? Мужчина не знал. Он вообще ничего не знал о себе. За исключением имени и фамилии. Но почему-то Яну казалось, что на самом деле зовут его иначе. А «Януш Поляков» - прописанное черными буквами в паспорте рядом с фотографией – что-то чужеродное.

Однако выбирать не приходилось.

– Слышь, Поляк, глянь тачку, – недовольно скривился Иванов, когда Ян вошел в холодный, плохо отапливаемый бокс, где находились автомобили клиентов. – Может, масло поменять? Что-то едет странно.

– Разберемся, – кивнул Ян, открывая капот и осматривая фронт предстоящей работы.

– Батя сказал, ты его сильно выручил с тачкой на той неделе, – Иванов мелькнул под рукой, а Ян едва сдержался, чтобы не вмазать пацану локтем в нос.

Он знал, что смог бы. Удар вышел бы четким, ровным, бьющим точно в цель. Ян даже знал, что мог бы за секунду превратить смазливую морду молодого человека в кровавое месиво. Не знал, кто научил его такому. Но знал, как нужно бить. А еще знал, что бить пацана нельзя. Слишком многим он обязан его отцу, в том числе и крышей над головой, работой, регулярным заработком с учетом отсутствия трудовой книжки и рекомендаций с прошлого места работы. Ну и регистрации у Яна не было. У него ничего не было. Только паспорт и имя, казавшееся чужим.

Ковыряясь в моторе, Ян методично перебирал те крупицы информации, которые знал о себе. Все, что удалось вспомнить после выписки из больницы. Все, что рассказал врач – пожилой хирург Генрих Петрович Иванов. Он же и помог Яну найти работу и временное жилище.

По словам доктора, нашли Яна неподалеку от разрушенного взрывом жилого дома. Из документов у мужчины был только паспорт, новенький, недавно выданный соответствующими органами в соседней области. А как именно Януш Поляков оказался под обломками – не известно. Ни свидетелей, ни записей с камер, ни сотового телефона найдено не было.

Яна поместили в государственную больницу. А спустя три недели, выписали. Из вещей у мужчины при себе имелся только паспорт и пара модельных кожаных ботинок. Дорогая одежда пришла в негодность, а новую принесли медсестры и тот самый врач – Генрих Петрович.

Яна никто не искал. Казалось, будто у Януша Полякова не было ни родни, ни близких. А поскольку сам Ян из своего прошлого не помнил ровным счетом ничего, то и он никого не искал.

Доктор Иванов оказался добрым и неравнодушным к трагедии пациента старичком. Именно он посодействовал с работой и крышей над головой. И уже на протяжении двух месяцев Ян добросовестно трудился во благо автосервиса «Вираж», принадлежащего сыну доктора Иванова.