– Ма...
– начала было я.

– Я накормлю ее утром, - сказала миссис Кливити, - и дам ей денег на завтрак, каждый раз, когда она придет ночевать.

Я сдалась без борьбы. Деньги на завтрак, каждый день целых десять центов! Ма не могла бы упустить такую благодать, такой дар небес, безошибочно спешащих помочь там, где гнет готов стать невыносимым.

– Спасибо, господи, - прошептала я, идя за консервным ключом, чтобы вскрыть жестянку с супом. Одну-две ночи я смогу выдержать.

Я чувствовала себя голой и беззащитной, когда стояла в своей тоненькой ситцевой пижаме, поставив одну босую ногу на другую, и ждала, пока миссис Кливити готовила постель.

– Сначала нужно проверить дом, - хрипло произнесла она. Мы не можем лечь, пока не проверим.

– Проверить дом?
– Я забыла свою накрахмаленную робость ровно настолько, чтобы задать вопрвс: - А зачем?

Миссис Кливити взглянула на меня в тусклом свете спальни. У них было три комнаты на двоих! Неважно, что между спальней и кухней двери не было.

– Я не смогу уснуть, - сказала она, - если не посмотрю. Я должна.

Итак, мы начали осмотр. За занавеской, в шкафу, под столом. Миссис Кливити заглянула даже в переносную печку, стоявшую в кухне рядом с двухконфорочной плитой.

Когда мы вернулись в спальню, я снова отважилась заговорить:

– Но с тех пор как я пришла, все двери заперты. Что могло бы?..

– Воры, - нервно произнесла миссис Кливити после минутного молчания.
– Преступники...

Она повернулась ко мне. Едва ли она видела меня с такого расстояния.

– Двери ничего не значат, - сказала она.
– Это может случиться, когда меньше всего ожидаешь, так что лучше быть наготове.

– Я посмотрю, - смиренно ответила я.

Она была старше ма. Она была почти слепая. Она была из тех, о ком в Евангелии сказано: "Если сделаете для одного из них, то сделаете для меня".

– Нет, - возразила она.
– Я должна сама. Иначе я не буду уверена.

Я ждала, пока миссис Кливити, кряхтя, опустилась на колени и неловко нагнулась, чтобы приподнять покрывало. Ее пальцы слегка задержались, потом быстро откинули покрывало. Она перевела дыхание - медленно и, как мне показалось, разочарованно.

Она раскрыла постель, и я забралась в серые, измятые простыни и, повернувшись к двери спиной, прижалась ухом к плоской, пахнущей табаком подушке. Я лежала в темноте неуютно и напряженно, чувствуя, как грузное тело миссис Кливити уминает постель рядом со мной. Наступила секунда тишины, потом я услышала ее почти беззвучные, на одном дыхании, слова: "Долго ли, о господи, долго ли еще?"

Я автоматически читала молитву, из которой па был изгнан: "Боже, благослови ма, и моего братца, и сестер", - и в то же время размышляла над тем, что могло казаться миссис Кливити столь нестерпимо долгим.

После беспокойной, почти бессонной ночи, какая всегда бывает у меня в незнакомых местах, я очнулась ранним, холодным утром и услышала возню миссис Кливити. Она накрывала стол к завтраку - обряд, на который у нас в семье никогда не хватало времени. Я выпростала ноги из постели и забралась в платье, из скромности повернувшись к миссис Кливити костлявой, мгновенно озябшей спиной. Я стеснялась и чувствовала себя неопрятной, так как забыла расческу дома.

Я предпочла бы побежать домой к нашему привычному завтраку - сгущенное молоко и овсяные хлопья, но вместо того зачарованно смотрела, как миссис Кливити воюет с керосинкой. Она так низко наклонялась к горелке с зажженной спичкой, что я была уверена, что растрепанная пакля ее волос вот-вот вспыхнет. Но вспыхнула все-таки горелка, и тогда она обернулась ко мне.

– Одно яйцо или два?
– спросила она.

– Яйца? Целых два?
– Этот возглас вырвало у меня изумление. Рука миссис Кливити задержалась над смятым бумажным мешком на столе.
– Нет, нет, - поспешила я добавить, - одно. Одного вполне достаточно.

И села на кончик стула, глядя, как она разбивает яйцо над дымящейся сковородкой.

– Сильно подрумянить?
– спросила она.

– Сильно, - ответила я, чувствуя себя настоящей светской дамой, обедающей в гостях; в сущности, так оно и было. Я смотрела, как миссис Кливити поливает яйцо маслом, а волосы у нее болтаются у самого лица. Один раз кончики даже окунулись в масло, но она этого не заметила, и они, качнувшись назад, оставили у нее на щеке блестящую полоску.

– Вы не боитесь огня?
– спросила я, когда она сняла сковородку с керосинки.
– А вдруг вы загоритесь?

– Один раз так и случилось.
– Она выложила яичницу на тарелку.
– Видишь?
– Она приподняла волосы с левой стороны и показала сморщенное пятно большого, старого шрама.
– Это было, когда я еще не освоилась Здесь, - сказала она, и мне почудилось, что ее "Здесь" означает нечто большее, чем дом.

– Это ужасно, - сказала я, нерешительно покачивая вилкой.