Гарри с любопытством оглядел капот с круглыми фарами и задумался — тоже, что ли, машину завести? А то лошадей что-то уж больно терять… Коломбо словно прочитал его мысли и осуждающе покачал головой.

— Слышал о вашей утрате, господин де Нели. Позволите дать вам совет? — дождался сумрачного кивка Гарри и продолжил: — Дайте счастливую жизнь ещё одной лошади. А потом ещё одной и ещё, пока хватит ваших сил. Просто помните: вы тот человек, который способен подарить лошади хорошую добрую жизнь. Подумайте о том, какими счастливыми были ваши кони, и о том, как осчастливить ещё стольких же.

Гарри был просто очень впечатлен житейской мудростью американского полицейского, настолько, что даже склонил голову.

— Сердечно благодарю вас, Коломбо. Именно так я и поступлю: возьму на воспитание маленького жеребёнка, пусть он смолоду будет счастлив и горд от дружбы со мной.

— Рад был помочь, — улыбнулся Фрэнк и с любопытством наклонил голову набок. — А скажите, как выглядит телесный Патронус? Я только слышал, что они похожи на животных, сам видел только голосовые послания — серебристые облачка. Не покажете ли мне? Других знакомых волшебников как-то неохота просить, а с вами я чувствую себя своим.

Гарри озабоченно закусил губу, попав внезапно в свою собственную ловушку. Дело в том, что он никогда не вызывал своего оленя, обходясь малым — ни к чему не обязывающим бестелесным Патронусом в форме серебристой дымки, что было куда проще и менее энергозатратно: сотворил фон, надиктовал сообщение, отправил адресату и всё, и никаких счастливых мгновений не надо вспоминать для создания полноценного телесного Патронуса. Но этот славный лейтенант так искренне заглядывал в глаза и с такой детской непосредственностью ждал, что у Гарри духу не достало возразить ему. Снова вынув палочку, он взмахнул ею, вызывая в памяти самое любимое свое воспоминание — день в лесу во время единения с отцом и сыном.

— Экспекто Патронум!

Лев. Не серебристо-прозрачный, но теплый, золотистый, с платиновым отливом. Соткался из кончика палочки и встал перед Гарри, родной-родной, со знакомыми отцовскими морщинками на львином лике. Европейский лев — символ друидов, знак сверхнадежности и доверия, силы и мудрости… Господи… Гарри с трудом проглотил возникший в горле комок. Одно знакомство с Коломбо, и столько нового он о себе узнал.

— Он великолепен, Гарри! — с благодарностью воскликнул Фрэнк, отважно протягивая руку и касаясь львиной морды. — И теплый такой!.. Нежно-бархатистый… Спасибо, Гарри, я навсегда запомню это.

Гарри только кивнул, ошеломленный донельзя. Патронусом он тоже ухитрился отличиться. Подумать только, не серебристо-неосязаемый, как у всех, а золотой и материальный. Что ж с ним не так-то, а?.. Но увы, ответ на это знали только Магия и Время, а они, к сожалению, безголосы.

С Фенриром Гарри пробыл до самого конца и, лично проследив за тем, чтобы его казнили посредством поцелуя дементора и отрубания головы гильотиной, вернулся домой с чистой совестью. А в ближайшие дни воплотил в жизнь совет лейтенанта Коломбо — отправился на выпас и обратил взор на молодняк. И тут же понял, что выбор будет сложным — жеребятки были такие милые, стройные, тоненькие, курносые и совершенно очаровательные! Один из них, к счастью, облегчил ему задачу тем, что привлек к себе внимание своим необычным поведением. Он копал землю. Копал старательно и страстно, уйдя по плечи в разрытый холм, наружу торчал зад и куцый хвост. Гарри был так заинтригован, что не удержался, перемахнул через изгородь и подошел к землекопу. Похлопал по крупику и осведомился:

— Чем ты занимаешься, малыш?

Комья земли перестали лететь и жеребёнок, прервавшись от занятия, вылез из ямы и выпрямился, повернувшись к Гарри чумазой мордочкой. А у того сердце так и екнуло — сквозь грязь на лбу проступала узкая белая проточинка в виде сосульки, на переносье она обрывалась и продолжалась капелькой на носике. Словно Мышка взглянул на Гарри из далекого Небытия, возродившись в этом маленьком смешном землекопе.

— Ну, здравствуй, Землеройка, — тепло сказал Гарри.

***

— Тоб, эй, Тоб, проснись!..

Но тот, кого звали Тобом, только глубже зарылся в подушку. Пришлось будильщику нагнуться и потрясти его за плечо.

— Тоб, вставай! Или мне тебя Тобиком позвать прилюдно?

— Что? Черт, нет! — отброшенное одеяло улетело на пол, а с постели угрем взвился тонкий жилистый юноша, едва не впечатавшись темечком о лоб склонившегося над ним приятеля. — Десси, какой я тебе Тобик? — гневно вопросил он, заспанно моргая на ехидное лицо шотландца.

Тот хмыкнул и отодвинулся, наблюдая, как Тобиас спешно одевается, силясь натянуть сразу и брюки, и носки. Внешне эти парни страшно походили друг на друга: оба худые, с перекрученными мышцами под бронзово-загорелой кожей, черноволосые и слегка долбанутые по характеру. Отличались они только глазами и именами: у Тобиаса Снейпа глаза черные-черные, а у Десмонда Стебля они были тепло-карими. Пожалуй, волосы у юношей тоже различались оттенками. Шотландец норманнского происхождения Десси имел теплый кофейный цвет, в то время как англичанин Тоби был из категории жгучих брюнетов — его волосы отливали холодной синевой.