Со дня свадьбы ее не покидало ощущение, что она в ловушке. А сейчас это чувство усилилось во стократ. С больной ногой она не могла даже спуститься на первый этаж. Жизненное пространство сузилось до балкона и спальни, и от этого хотелось кричать.

Солнце ползло к зениту, и даже в тени начало заметно припекать, но возвращаться в душную комнату не хотелось. Выпить бы холодного лимонаду, но Анна куда-то запропастилась. Скорей всего, прикорнула где-то в уголке.

Внизу послышался топот копыт. Сквозь балконные перила Элизабет увидела Билла Брауна. Он спешился и, накинув поводья на коновязь, зачерпнул воду из лошадиного корыта и плеснул себе в лицо.

— Эй, Цезарь, живо принеси мне чего-нибудь холодненького попить! — выпрямившись, заорал он.

Элизабет услышала, как старый негр проворчал откуда-то с крыльца:

— Сходите на кухню сами, масса Билл. Я — дворецкий, а не мальчик на побегушках.

— Что? Ты обалдел, черножопая обезьяна? — гаркнул Браун, потянувшись к висящему на поясе кнуту. — Да я с тебя сейчас шкуру спущу!

— Не имеете права, — огрызнулся Цезарь. — Я вам не полевой ниггер. Хоть пальцем меня коснетесь — нажалуюсь мисс Дороти.

— Ну ты у меня еще попляшешь, черномазый наглец! — Браун погрозил кулаком, но кнут доставать не стал.

Он направился в дом, а Элизабет, посмеиваясь, откинулась на спинку качалки. Она не слишком жаловала Цезаря за его заносчивость перед неграми и раболепство перед господами, но Браун нравился ей еще меньше. Приятно видеть, что хоть кто-то дал ему отпор. Жаль, только, что полевые рабы должны терпеть самодурство этого грубияна.

И тут она вспомнила, как Самсон обмолвился, что его отправили собирать хлопок. Значит, он тоже там? Работает под палящим солнцем, колет руки в кровь, и, кто знает, есть ли у него возможность хотя бы утолить жажду.

Грудь стеснило от жалости. Самсон спас ей жизнь, он не заслуживает такого обращения. И вдруг ее осенило, как одним махом убить двух зайцев — помочь и ему, и себе.

— Мистер Браун! — позвала Элизабет, когда управляющий снова вышел из дома.

Тот осклабился и приподнял шляпу.

— Добрый день, мадам.

— Скажите, негр по имени Самсон работает в поле?

— Конечно, мэм. Пашет как проклятый. Куда ж он денется от моего кнута? Уж будьте покойны, мэм, я черномазым продыха не даю.

— Немедленно пришлите его ко мне! — велела Элизабет.

— Что? — Браун недоуменно вскинул брови.

— Пришлите его ко мне, — повторила она, — и отныне он больше не будет работать в поле.

— Но… — Управляющий поскреб всклокоченный затылок. — Мистер Фаулер приказал…

— Мистера Фаулера здесь нет, и распоряжения отдаю я.

Браун изумленно разинул рот, и Элизабет сочла нужным объясниться:

— Вы же знаете, что я не могу ходить. Мне нужен сильный раб, который бы помогал мне передвигаться. Самсон отлично для этого подойдет.

— Ну, этот черномазый, конечно, здоровый как бык… — пробормотал управляющий, утирая лоб. — Но как же хлопок и…

— Выполняйте приказ, мистер Браун. Я желаю немедленно видеть Самсона. Позовите его!

— Как скажете, мэм.

Управляющий взобрался на лошадь и ускакал, а Элизабет откинулась в кресле, лихорадочно обмахиваясь веером. Лицо пылало, спина взмокла от пота. Она не привыкла так властно говорить с людьми, и ей было неловко. Но это неважно. Главное — она добилась своего!

Джеймс, конечно, придет в ярость… Да и пошел он к черту, этот Джеймс! Пока он транжирит ее наследство на Севере, она будет делать все что пожелает на Юге.

Прикрыв глаза, она раскачивалась в кресле-качалке до тех пор, пока внизу не зашуршал гравий от чьих-то шагов.

— Мисс Элизабет? — раздался голос Самсона. — Вы меня звали?

Элизабет посмотрела вниз, и у нее перехватило дыхание. Самсон стоял под балконом, комкая в руках соломенную шляпу. Он был без рубахи, в светлых холщовых штанах. Пот обильно струился по шоколадной груди, и литые мускулы зеркально блестели на солнце.

Она облизала пересохшие губы.

— Звала. Ты не мог бы подняться наверх?

— В таком виде? — Он мельком глянул на себя и снова поднял глаза. — Мэм, если не возражаете, я бы сперва помылся и надел что-нибудь поприличней.

— Да, иди, — кивнула она.

Самсон направился к негритянскому поселку, а Элизабет закачалась в кресле, яростно обмахиваясь веером. В глубине души она была бы совершенно не против, если бы он поднялся к ней, в чем есть… И эта мысль вызывала у нее жгучий стыд.

Она встала с качалки, на одной ноге допрыгала до балконной двери и вошла в спальню. Анна, запрокинув голову, развалилась в кресле, и из ее рта вырывался могучий храп. Элизабет не стала ее будить, а доковыляла до туалетного столика и села на пуфик. Взглянув на себя в зеркало, она прижала к пылающим щекам ладони. Сердце учащенно стучало, и от собственного безрассудства захватывало дух.