Оба Монтегью провели все утро в конторах морских брокеров, а после полудня осматривали суда, предложенные им на продажу. Только два из них можно было бы купить, несмотря на заверения в обратном. Одним оказалась ирландская шхуна, другим — двухмачтовое торговое судно, недавно приплывшее из Гибралтара и носившее такое же название.

Второй корабль показался Джеку подозрительно знакомым, хотя его только что выкрасили. Когда же он увидел, что судно недавно вымыли с известью, чтобы избавиться от вони, то понял, что перед ним один из перевозивших рабов кораблей, которыми они тайно владеют. Вернее, владели, пока О'Тул не освободил их от этой собственности.

Джонни с нескрываемым удовольствием расхваливал шхуну, зная, насколько сильны предубеждения его родственника против всего ирландского.

— Нет, — решительно заявил Джек. — У торгового судна трюм должен быть глубже, и только слепой не увидит, что не пройдет и двух лет, как его опять придется красить.

— Я все-таки предпочитаю шхуну, она более быстроходна, но, наверное, мне следует положиться на твои превосходящие знания.

— Ты здесь для того, чтобы заниматься бумажками, — напомнил ему Джек.

— Я оформлю перевод “Гибралтара” и зарегистрирую его в компании “Монтегью Лайн” уже сегодня. А ты сообщи об этом капитану и команде, если они еще не упились вусмерть. — Как только Реймонд ушел, Джон закрыл глаза и произнес молитву: “Я прошу только об одном. Господи, позволь мне присутствовать, когда отец узнает, что купил свой собственный долбаный корабль!”

Шон О'Тул ощутил покалывание сзади на шее. И это чувство долго не проходило, хотя Джек Реймонд давно уже скрылся из виду. Это был не страх, скорее, предчувствие или предупреждение о назревающих событиях. Племянник Монтегью не привык действовать в открытую, и граф ни на секунду не позволил себе недооценить противника. Они обменялись одним-единствепным взглядом, но ненависть и злоба в глазах Реймонда подсказали ему, что Джек попытается сквитаться.

Во второй половине дня Шон понял, что причиной его беспокойства является Эмерелд. Он решил немедленно вернуться в дом на Олд-Парк-лейн, но избрал все же обходной путь, чтобы за ним никто не проследил.

Когда О'Тул нашел Эмерелд в ванной, у него отлегло от сердца.

— Одевайся. Я попросил горничную упаковать твои вещи. Мы уезжаем.

— Шон, ты обещал свозить меня в Воксхолл!

Он рассеянно посмотрел на нее и провел пальцами по волосам.

Рука Эмерелд взлетела к горлу.

— Ты пугаешь меня, что случилось?

Сообразив, как он выглядит, Шон постарался расслабиться.

— Ничего не случилось. Вчера вечером ты просила отвезти тебя домой. Я лишь пытаюсь доставить тебе удовольствие.

— Признавайся! Ты совершенно забыл о Воксхолле, верно?

О'Тул рассмеялся:

— Ах, красавица, когда я увидел тебя в ванной, то совершенно забыл обо всех парках с развлечениями.

Теперь, когда Шон видел ее дома, живой и невредимой, он почувствовал себя дураком из-за того, что без причины так испугался. И пока он с ней, ничего плохого не случится. Шон смотрел, как Эмерелд проводит губкой по высокой груди, выступающей из воды.

Она заметила его взгляд и поняла, как на него действует. Эмерелд легла на спину, подняла губку и отжала ее. Вода тонкими струйками потекла по ее красивым плечам. Она снова утопила губку, потом подняла ногу, чтобы также выжать губку и на нее. Эта шутка помогла. Ее губы изогнулись в улыбке, когда Шон начал снимать камзол и развязывать шейный платок.

О'Тул нагнулся к ней, поднял из ванны и опустился на стоящий рядом стул, посадив Эмерелд к себе на колени. Он не обращал внимания на воду, льющуюся на него и пропитывающую оставшуюся на нем одежду. Шон поцеловал ее ушко.

— Не вижу причины, почему бы нам не сделать и то и другое. Я отвезу тебя в Воксхолл, оттуда мы сразу же отправимся на корабль и отплывем с полуночным приливом.

Эмерелд слегка повернулась, чтобы приладиться к его нарастающей эрекции.

— Я не хочу пропустить фейерверк, — невинно заметила она.

Шон укусил ее за мочку уха, которое только что целовал.

— Я тебе устрою чертовский фейерверк!

— Обещаешь? — лукаво поинтересовалась Эмерелд, откидываясь назад в его объятиях. Его пенис напрягся под мокрыми брюками, и казалось, что между ними нет никакой преграды.

Шон обхватил ладонями ее груди и приподнял их, как две маленькие дыни.

Они так отозвались на его ласку, что Эмерелд вскрикнула. Шон сразу же раскаялся:

— Я причинил тебе боль, любовь моя? Я такой грубиян. — Он обнял ее.

Женщина потянулась и нежно коснулась его щеки:

— Разумеется, нет. Ты никогда не сможешь причинить мне боль.

Когда Джек Реймонд вернулся на пристань Боттолфа, где располагалась контора “Монтегью Лайн”, он удивился, встретив в кабинете Монтегью капитана Боуэрса и его первого помощника с “Ласточки”. Старик не стал тратить времени и требовать объяснений, почему они позволили команде сдать “Ласточку”.