Он втянул ее к себе под плащ, и она с изумлением ощутила прикосновение его горячей обнаженной груди.

— Вы без камзола… и даже без рубашки, — выдохнула она.

— Да. Я однажды собственными глазами видел, как это на тебя действует, и хочу увидеть снова.

Ее руки скользнули по его литому торсу и обвили могучую шею.

— Ты безумец! — прошептала она.

— Вот-вот, и ты — причина моего безумия.

Она с трудом скрывала воодушевление.

В этом было нечто захватывающее — улизнуть из дворца в столь поздний час, когда всем добропорядочным людям полагается спать и видеть сны. Риск и опасность будоражили сердце. Если королева узнает о подобной авантюре — их ждет наказание и отлучение от двора.

Он привлек ее к себе, поцеловал требовательно и пылко, а потом дал шпоры коню, и они пустились вдоль реки по залитой лунным светом дороге к его дому. Там он спешился, снял Сабби с седла и на руках внес в дом, а потом по лестнице в свою спальню.

Он сбросил плащ, открыв взгляду широкий разворот плеч и рельефно выступающие мускулы. Непокорная темная грива рассыпалась по плечам, и белые зубы блеснули на загорелом лице, когда он улыбнулся своей хищной улыбкой. Черные бриджи облегали его бедра так плотно, словно были отлиты вместе с ними. Светло-зеленые глаза ночной гостьи восторженно следили за каждым его движением: сейчас его телом владела лишь страсть — необузданное влечение к ней, и это она видела совершенно ясно. На ней было надето ее кремовое свадебное платье с глубоким вырезом.

Дразнящим прикосновением пальца он обвел высокий изгиб ее груди, а потом наклонился, чтобы поцелуями воздать должное каждому склону этих восхитительных холмиков. Его губы поднялись выше; пламенные поцелуи ложились вдоль невидимой дорожки — к шее и к уху. Кончиком языка он коснулся мочки уха и прошептал:

— Ты придумала что-нибудь новенькое, чем мы могли бы заняться в постели?

— Да… давай поедим в постели. Я ужасно голодна, а ты?

— Просто умираю от голода… но мне нужна не еда.

— Ну пожалуйста, — попросила она. — Если уж мне суждено проводить здесь много времени… ты не разрешишь мне позвать кого-нибудь из прислуги и послать за едой?

— Сейчас? Посреди ночи? — спросил он, не веря собственным ушам.

— Ты же сам сказал, что хочешь чего-нибудь особенного… необычного…

— Ты в самом деле настолько невинна? — Он удивленно покачал головой. — Ну, знаешь ли, надо еще посмотреть, будет ли от тебя в постели хоть какой-нибудь прок.

— Не смейся надо мной!

Она обиженно выпятила губку, которую он незамедлительно поцеловал, а затем широким жестом обвел комнату.

— Ты здесь госпожа. Делай все, что пожелаешь.

Она потянула за шнурок звонка, а Шейн встал позади нее, чтобы расстегнуть платье у нее на спине.

— Что ты делаешь! — воскликнула она, когда он положил руки на ее груди. — Слуга увидит!

— Ну и что? Им надо к этому привыкнуть.

Ты так не считаешь?

Он вынул шпильки из ее прически, и тяжелая шелковистая масса упала поверх его подставленных рук. Это заставило его вздрогнуть от предвкушения.

Раздался деликатный стук в дверь, и Сабби откликнулась:

— Войдите!

Дверь открылась, и на пороге появился мужчина средних лет. С самым бесстрастным выражением на лице он произнес:

— Да, милорд?

Глаза Шейна бессовестно блеснули:

— Мэйсон, это госпожа Сабби Уайлд. Она будет проводить с нами очень много времени.

Я думаю, она хочет начать знакомство именно с вас.

Мэйсон не выразил ни малейшего удивления. Даже бровью не повел. Его давно перестали удивлять причуды хозяина.

Сабби метнула на Шейна уничижительный взгляд, протянула руку и спросила:

— Мэйсон — это фамилия. А как ваше имя?

На этот раз он все-таки удивился:

— Имя?.. Меня зовут Чарлз, миледи.

Она понимала, что это всего лишь дань вежливости, но он был первым, кто в обращении к ней правильно назвал ее титул, и это доставило ей скрытое, но несомненное удовольствие.

— Отлично, Чарлз. Мне очень хочется чего-нибудь вкусного. Что там хранится в кладовых у Бога Морей? Амброзия?

Его губы слегка изогнулись.

— Нет, миледи, но, может быть, вы позволите предложить вам черную смородину со сливками?

— О да, пожалуйста. Две миски. Мы собираемся поесть в постели.

Она подмигнула ему, и слуга понял, что молодого Хокхерста кто-то сможет наконец прибрать к рукам.

— Ей-богу, ну и наглая же ты штучка, — высказался Шейн, когда ему удалось довести до конца трудную работу — снять с нее платье.

— А минуту назад я была невинной овечкой.

— Возможно, ты и то и другое одновременно.