Петьке было слышно, как Кузьма успокаивал чужого коня, тот пугливо прядал ушами, всхрапывал, но в конце концов дал взять себя за повод.

Передние сани почти остановились, поджидая Петьку. Сафрон крикнул:

– Петр, как там у тебя? Это ты стрельнул?

– Я, тятя! Кажись, второго мертвяка нам нечистый подбросил! – голос его звучал с нарочитой бравадой, но в груди бродил холод от сознания своей причастности к смерти хоть и врага, но все же человека.

– Тпрруу! – это Пахом сдерживал распаренного коня.

Сани остановились, и в этот миг Петька вдруг вздрогнул и отпрянул. Московит что-то пробормотал и дернулся. Ужас снова охватил Петьку. Он дрожащим голосом крикнул:

– Он живой! Что-то бормочет. Стащите его быстрее!

Отец уже ворошил тело московита. Тот очнулся, стал ругаться, но его слов никто не понял. Все столпились вокруг. Петька вылез из саней и с трудом стал ходить вокруг них на затекших ногах. Все тело колотилось мелкой, неунимающейся дрожью.

– Э, да это татарин! – воскликнул Пахом, усаживая раненого на соломе. – Молодой еще, совсем малец. Чего ж ты лез на рожон, а? – это было сказано уже ратнику.

– Собаки, вы мне заплатите за это! – прошипел голос с татарским акцентом, но вполне правильно. – Где мой конь? Я вас всех перережу!

– Парень, не хорохорься! – крикнул Кузьма. – Ты теперь не у себя в орде. Да и ранен ты, видать. Давай-ка поглядим, куда тебя зацепило.

Парня повернули, расстегнули тулуп, тот тихо застонал и уже не таким злобным голосом прошептал:

– Нога. В бедро он мне угодил, ой!

Пахом быстро оголил ногу. Крови было много, она продолжала сочиться. Он осмотрел рану, поднял голову и оглядел собравшихся вокруг:

– Насквозь. Но кость вроде не задета. Кровищи парень много потерял, ослаб. Надо перетянуть рану, а то кровью изойдет, – с этими словами он снял с парня пояс и стал неуклюже перетягивать им ногу повыше раны. – Теперь тряпицей замотать хорошо бы…

– Чего ты возишься с ним, Пахом? – голос Кузьмы был недоволен и злобен. – На кой ляд он нам сдался? Оставим здесь, и пусть его Бог рассудит. Вражина, нехристь поганый!

– Нет! – взвизгнул Петька. – Я чуть не убил человека! Как я отмолю этот грех? Меня совесть замучит, коли оставим его тут!

– Петруха, сынок, а что с ним делать-то? – спросил Сафрон. – Обуза одна, да и только. Да и опасно с ним ехать.

– Нет, тятя! Ты хочешь, чтобы я вечно мучился? Коли его оставите, то и мне придется с ним остаться. Что же с того, что он нехристь? Человек же! Бог не простит мне этого! Довезем до Колмовского монастыря, а там и оставим. Он уже недалече. Версты две пути-то.

Сафрон отошел, недовольно кхекая. Его набожная натура не позволила перечить сыну. Он и Петра воспитал в почитании Божьих заповедей и теперь понимал, что спорить бесполезно, а может, и не нужно. Поэтому сказал:

– Ладно, сынок. Пусть будет по-твоему. В Колмовском оставим, да и покойника пусть отпоют. Все ж христианская душа была. По-христиански и поступить надо. Ну, что, Пахом? Справился? – это он обращался уже к конюху. – Тогда поспешим, а то ненароком опять погоня объявится. Трогай, Петруха.

Укутав раненого полостью и не слушая его ругани, беглецы тронулись в путь. Лошади трусили мелкой рысью, Петька жался к краю саней, боясь задеть татарина. Кузьма скакал рядом, ведя в поводу татарского коня. Все молчали, погруженные в свои невеселые мысли.

– Петька, – обратился к мальчишке Кузьма, которому, видимо, надоело молчание, – слышно было в городе, что царевы служивые рыскают всюду по нашим землям. Что скажешь на это?

– А чего говорить? Худо дело, раз так. Скажи тятьке.

– Да вот же и я так же мыслю. А может, татарин чего скажет, а? Эй, нехристь, что слышал у себя в стане про такое?

Раненый сверкнул глазами, но ответить не пожелал. Кузя обиделся.

– Ишь как гордыня наружу прет! Молчишь? У, басурман поганый! Мало вы на нашей землице еще при Батые горя пораскидали, так теперь царю-душегубу службу несете собачью.

– Молчи, шайтан неверный! – прошипел довольно громко татарин, и по голосу было слышно, что боль ему переносить тяжело. – О Аллах! Ты всемогущий, милосердный! Покарай непокорных, свалившихся на мою голову. Аллах акбар!

– Вот как загнул, татарский пес! – Кузьма даже немного развеселился. – Послушать, так ангелочек небесный лежит тут, а, Петька?

– Да оставь его, Кузя. Мучается ведь парень. Да и у меня душа не на месте. В монастыре попрошу отпущения грехов. Смутно у меня на душе, грех гложет.