– Лизка, не будь дурой хоть теперь! Вспомни все, чему я тебя учила, ведь ты умеешь, да лодырь ты невыносимый! Вспомни, чем ты на работе занималась! Может, хоть теперь одумаешься!

Я что-то пыталась вякнуть в свое оправдание, но бабушки уже не было. Вместо нее в кресле, в бархатном халате, сидел пожилой, седой мужчина, внимательно меня разглядывающий. Голос у него оказался слабый, тихий.

– Ты сильная, Лизонька, ты справишься, я верю в тебя...

Глава 11

Проснулась я резко. Оказывается, мы стояли на небольшом пригорке и кучер уже несколько раз меня окликает.

– Барышня, подъезжаем мы к Арсентьево. Вот одна деревня, там, за леском, ещё одна, а вон туды, в сторонке и сама усадьба на пригорке будет.

Он кнутовищем тыкал в непроглядную тьму. Что он там видел - для меня осталось загадкой. В деревне, да ещё и зимой, спать ложатся рано, поэтому не было видно ни света в окнах, ни людей на улице. Мы поехали в усадьбу. Лошадка, как будто чуя скорый отдых в конюшне, хорошо прибавила в скорости. За пазухой завозился проснувшийся кот, высунул морду, нюхнул воздух, скривился, пробормотал "Мороз!" и скрылся опять под шубой. И впрямь, к ночи мороз усилился, чувствительно щипал нос и щеки. Ноги в теплых ботинках не замёрзли, а вот руки в тоненьких перчатках совсем заледенели. Зато отступила нервозность, страх перед будущим, но наступило полное отупение и безразличие. Я настолько устала ото всего этого, от долгой дороги, от холода, что мне стало все равно. Ещё этот сон опять напомнил мне мою прежнюю жизнь... И как защита мозга и эмоций - безразличие.

Стучались мы в ворота усадьбы долго. Наконец, вдали показался жёлтый свет фонаря и дребезжащий старческий голос сказал.

– Кого там нечистый носит по ночам? У нас все дома, а чужих нам не нать!

Кучер обернулся на меня, и я ответила.
– Открывай, барышня Елизавета Ивановна домой приехала!

Голос за воротами охнул, кто-то суетливо отпирал кучу запоров, звали какого-то Проньку, затлел огонек на крыльце у дома... Ворота медленно и торжественно, со скрипом распахнулись, и мы въехали в усадьбу. В темноте я практически ничего не видела, только слабо освещенные двери дома. В окнах заполошно мелькал свет, видимо, мой приезд вызвал такую суматоху.

Я зашла в дом, в прихожей темновато, но какие-то люди присутствовали. От тепла иголочками закололо замёрзшие пальцы, щеки, нос. Кто-то тащил мои вещи. Я, не глядя ни на кого, равнодушно сказала в пространство.

– Кучера накормить, устроить на ночлег. Мне горячую ванну, ужин и постель. Обо всём поговорим завтра.

И пошла следом за пожилой женщиной в салопе каком-то, со свечою в руке. Она провела меня по широкой лестнице наверх, на второй этаж. За поворотом коридора, видна была настежь распахнутая дверь в освещённую комнату, туда тащили мои вещи, ванну, ведра с водой...

Комната, в которую я зашла, как раз соответствовала тем описаниям девичьих светелок из романов девятнадцатого века. Не слишком большая, освещённая двумя керосиновыми лампами, у одной стены неширокая, но пышная кровать, с кучей подушек и подушечек под кружевной накидкой, покрытая пёстрым лоскутным покрывалом. Коврик из меховой шкуры на полу возле кровати. Рядышком маленькая тумбочка. У противоположной стены - несколько деревянных сундуков, обитых металлическими узорчатыми пластинами. Надо полагать, это аналог шифоньера. Рядом небольшой туалетный столик с овальным зеркалом в раме с завитушками. На столике стояло пара резных шкатулок, рядом лежали гребни, ленты, ещё какая-то девичья мелочь. Невысокий узкий шкафчик, на верхних полках несколько книжек, внизу стоят баночки с красками, в высоком узком стакане - кисти для живописи. Рядом со шкафом - письменный столик, тоже узкий. У окна, занавешенного кружевной занавеской и дополнительно украшенным морозными узорами, стоял мольберт с холстом, закрытым тряпицей. Все это я разглядывала, сидя на вычурном, с гнутыми ножками и спинкой стульчике. Шубку у меня приняла все та же пожилая женщина, ахая и разглядывая мех, гладя морщинистой ладонью подклад. Я просто сидела молча, ожидая невесть чего. Может, того, что закончится вся эта суета? Наконец, из комнаты вышли все, ванну стыдливо закрыв ширмочкой с разрисованными бумажными стенками. Китайская, что ль? Я устало поднялась со стула, решив раздеться. Фиодор таинственно сверкал глазами из-под кровати. Он благоразумно убрался туда сразу, как зашли в комнату, радея о целостности своего хвоста. Только я наклонилась, чтобы снять ботинки, как вошла давешняя старушка с большой простыню в руках. Увидев, что я хочу снять обувь, бросила ее на кровать, шустро подкатилась ко мне и начала помогать мне. Но мне это было настолько дико, что я испуганно начала отталкивать ее, неловко бормоча.

– Нет, нет, не надо! Я и сама не инвалид, разуться смогу.

Бабка вытаращилась на меня.

– Ить говорила я батюшке твоему, что ни к чему барышне все эти институтья! Нешто чему хорошему там научат? А писать - читать и дома научилась, шить - вышивать умеет. Что ещё барышне надо? Теперь вот к старой няньке Семенишне, как к чужой, словечка не сказала даже!

Я немного смутилась, и впрямь, ведь они приняли меня за другую Лизу.

– Прости, Семенишна, все сразу свалилось на меня, смерть папеньки, дальняя дорога… устала, замёрзла. Завтра будет лучше, правда! А сегодня помыться бы и спать. Если есть чего, то и поела бы.

Семенишна засуетилась, то убирая мою обувь, то помогая мне снимать платье, попутно удивляясь столичным модам. Это она колготки с бюстгальтером увидала. Хорошо, трусы под плотными колготками не видно, а то получила бы старушка нравственный шок. Быстро стащила белье, достала из чемодана пижаму и халат, флакон с шампунем. Бабка уже не охала, только искоса поглядывала.

– Ишь, как схудала-то в столицах энтих! Кожа да кости! Правда, шибко справной ты сроду не была, да только сейчас совсем, аж нос заострился! Так-то надо бы мыльню затопить, да к ночи и зимой, когда ж ее натопишь... Но ничо, вот истопим потом баньку, да попарю тебя веничком, вся худоба и хворость и уйдет!

Наговаривала нянька, помогая мне промывать волосы. От кирпичной стены, возле которой стояла ванна (явно, это была печь, выходящая одним боком в девичью комнату) шло умиротворяющее тепло, горячая вода расслабляла мышцы и меня потихоньку начало отпускать нервное напряжение. Сразу потянуло в сон. Но тут вылез Фиодор и тихонько подкрался ко мне.

– Лиз, а я бы поел чего... да и погулял бы, а то сил уж терпеть нет. В дороге холодно, да и сугробы везде одни.

Вошедшая в комнату на последнем слове кота Семенишна взвизгнула.