— Лоу-кик, — сказал я. — Это из арсенала муай-тай.

— Нашли, бл*ть, время, энтузиасты!!! — заорал замполит. — Все вон отсюда! Капитан — зови Черникова, будем решать! И здание придется эвакуировать...

Младший сержант Прохоров дернулся от звука взрыва — видеомагнитофон вынесли во чисто поле, сунули в довольно глубокую яму и подорвали. Судя по грохоту — я оказался прав, от одного взрывпакета таких спецэффектов быть не могло по определению.

— Твою-то мать, — Прохоров прикурил и затянулся. — Чуть не подохли из-за какой-то порнухи. Какие же они гады, а? Ничего святого!

Я нервно хохотнул и искоса на него глянул. Десантнику явно было стыдно:

— Ты меня извини, что я на тебя кинулся, журналист, — пожал он плечами. — Ну, откуда я мог знать? А ты-то сам откуда знал?

И я не нашел ничего лучше, как сказать:

— Наитие такое у меня появилось, — ну, вот почему я и мой язык живут параллельными жизнями?

Насколько проще было бы, если бы один идиотский Белозор наконец научился фильтровать базар и держать рот на замке!

— Нихрена себе у тебя наитие! Про хазарейца-то откуда? Тоже — наитие? — он вскочил со ступенек крыльца, на котором мы сидели.

Я мрачно уставился на носки своих ботинок:

— Давай ты не будешь спрашивать, а я не буду врать? Мы же все живы? Вот и хорошо...

— Наитие, бл*ть... — Прохоров за одну затяжку докурил сигарету, выбросил бычок в урну, и пошел прочь, бормоча себе под нос. — Наитие у него... Говнитие...

Парень был в стрессе, это точно. Его можно было понять — сдохнуть за просмотром порно — какая смерть может быть более глупой?

Ожидая замполита на улице, в тенечке, я наблюдал, как что-то около взвода десантников во главе с давешним капитаном грузились на БРДМ и с весьма серьезными лицами мчались в сторону центра города. Прохоров был с ними -на броне. По всей видимости, одного ушлого нуристанца вот-вот должна была настигнуть сыктым-башка.

Замполит нарисовался спустя минут двадцать после отъезда десантников:

— Слушай... Ты ведь один такой Белозор, в этой своей Белоруссии? — спросил он. — Ну, в смысле, Герман Викторович Белозор, который маньяка поймал?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть. И замполит — этот оплот научного атеизма, диалектического материализма и великого учения Маркса-Ленина в отдельно взятой десантной дивизии, вдруг протянул мне свою правую руку, открытой ладонью вверх, и чуть не плача, попросил:

— Белозор, я домой-то вернусь? Скажи, а? Ты же можешь!

Твою-то мать! Я медленно выдохнул, пытаясь выиграть время. Что мне — нахрен его послать, что ли? Как мы потом работать вместе будем? А я ведь здесь надо-о-лго!

— Я не прогноз погоды, — попытка отбрехаться была явно обречена на провал. — Данные основаны на субъективных ощущениях и достоверности я совсем не гарантирую.

— Ну, хоть что-то скажи, Белозор?

Я посмотрел на его трясущуюся руку, обгрызенные ногти, характерные мозоли — там, где мизинец растет из ладони... Гора Марса? Я едва не заржал в голос — я действительно вспомнил, как это место называют хироманты, но понятия не имел, как оно звучит грамотно с точки зрения анатомии! Усмешка не пропала, когда, попросив его левую руку, я увидел то, что и думал там найти: плохо отмытые следы от шариковой ручки — маленькие, едва заметные, по всей внутренней стороне ладони и на пальцах.

— Чего смеешься? Чего смешного увидел там? — он явно был на взводе.

— Скажем так: твои шансы вернуться домой существенно возрастут, если ты перестанешь пить как черт, сходишь на прием к невропатологу, поправишь нервишки и вернешься к занятиям на турнике. Раньше у тебя отлично получалось, да?

Он смотрел на меня как на волшебника, ей-Богу. А потом я сказал:

— И пора бы уже освоить пишущую машинку. В нынешние времена — пригодится. Бумажек-то, поди, целую кучу калякать приходится?

— Ох-ре-неть, — сказал замполит, снял фуражку и почесал потную голову. — Ты прям Мессинг. Мне только сегодня в кабинет "Украину" приволокли! Буду осваивать... Слышишь, Белозор, ты это, заходи почаще! У нас геройских парней в части полно, есть про кого писать! А пить я брошу, так и знай! Вот следующий раз придешь — увидишь!..

Что я должен был увидеть — осталось тайной, потому что за воротами уже сигналил пепелац Мустафы, позвякивая на знойном ветру цацками, висюльками и бубенцами.

— Это за мной! — я махнул рукой сначала замполиту, потом, на КПП — терминатору в каске, и, насвистывая тревожную тему "эпизода нашествия" из Ленинградской симфонии Шостаковича, покинул базу витебских десантников.

На душе было неспокойно.

Кабул в восьмидесятом году представлял собой нечто невообразимое. Здесь в одном котле варились ростки социалистической модернизации, мусульманские и этнические традиции, островки западного капиталистического мира в виде вывесок над частными магазинчиками на английском языке.

По дорогам сновали машины всех форм и размеров, от военной техники и "легковичек" советского производства до жесточайше изукрашенных афганских грузовиков, марку и модель которых определить было уже невозможно в силу бесконечного тюнинга в стиле "дорого-богато" на восточный манер. В таких грузовиках возили людей, коров, какие-то клунки и мешки и всё, что угодно!