— Шаеста! — меня чуть не подкинуло на сидении.

— Чего орешь, Белозор? — удивленно глянул на меня Герилович, который по своей привычке вел машину сам.

На сей раз это была самая обычная "копейка".

— Шаеста, курва! Третьего августа, тысяча девятьсот восьмидесятого!

Детали того досадного провала советской армии, который стал примером успешной борьбы с шурави и одной из причин роста партизанского движения в Афганистане, замелькали перед моими глазами в виде строчек на мониторе компьютера. Читал я как-то воспоминания одного майора об этом деле — с картами и схемами. Нет, досконально я не помнил всей ситуации, но...

— Какое августа, Гера? Ау? У нас июль на дворе!

— Э-э-э-э... Черт... Задумался!

— Задумался он... Конспиратор хренов. Думаешь, я не знаю, что к тебе солдатики втихую приходят — на руке погадать? Или про твои фокусы в БССР справки не навел? Да не дергайся ты, не потащу я тебя в казематы. Петра Петровича помнишь? И Павла Петровича? Они тебе привет передают. Толком скажи — что там по Шаесте? — Герилович вел машину и постукивал руками по рулю, бросая в мою сторону косые взгляды.

Всё равно я уже спалился. Потерявши голову, по волосам не плачут, тем более — как я понял, Казимир Стефанович был в обойме Машерова — настолько, насколько это вообще было возможно, учитывая его принадлежность к сейсмикам из Геолого-Разведочного Управления.

— Короче... Третьего августа разведбат 201-й дивизии пошлют на разблокирование и эвакуацию нескольких подразделений, кажется, Ченстоховского мотострелкового полка. Уезд Кишим, провинция Бадахшан, кишлак Шаеста... Есть такое место?

— Есть, — помрачнел Герилович. — И что?

— Дурдом, бардак, огневой мешок и цинковые гробы, вот что! Моджахеды Вазира Хистаки устроили там нашим настоящую бойню!

— Устроили?! Моджахеды?! — Казимир Стефанович дал по тормозам. — Короче, Гера, понятно. Коньяк сегодня отменяется. Разворачиваемся.

Я не стал комментировать, что не притронулся бы к коньяку, даже если бы мне сто баксов за каждую выпитую рюмку платили, а просто достал из кармана блокнот и карандаш и принялся писать всё, что мог вспомнить про чертову Шаесту.

— Что за хрень такая — "не добавляй зла"? — спросил Герилович.

Мы стояли и смотрели на зарево над маковой плантацией. Это была уже восьмая подобная делянка за эти пять дней. Вообще-то сейчас, в 1980 году, Афганистан еще не стал мировым центром выращивания опиумного мака, но в отдельных регионах этот прибыльный бизнес уже пустил свои корни. И мы с Казимиром Стефановичем решили, что материал о героической борьбе советских военных с наркоторговлей будет куда как в тему. И потому торчали тут, в непролазных горах Бадахшана, глядя, как в бензиновом пламени погибают зеленые всходы чьего-то состояния. Правда, для кого-то это состояние было бы денежным, а для кого-то скотским.

— Шафран! — сказал я. — Точно! Они пытались сажать тут шафран, но не наладили сбыт — и местные снова взялись за мак.

— Кто они-то? И я тебя про другое вообще-то спрашивал, про фразочки твои эти! И причем тут шафран?

— Так при соблюдении технологий и правильном выращивании он прибыль для фермера даёт большую, чем опийный мак! А если правительство ДРА при поддержке СССР наладит госзакупки этой пряности, то поверьте мне... — если бы я рассказал, что "они" — это американцы, которые так резво нынче принялись поддерживать всяческих борцов за независимость, он бы вряд ли мне поверил.

Американцы — в Афгане? У самых границ Союза?

— Это я, конечно, запишу. Но ты морду не криви, Белозор, а колись. Что это ты там за мистику солдатам втираешь?

Ну, а что я мог ему сказать? На самом деле, один доморощенный пророк здорово влип со своими этими дурацкими предсказаниями, вот что произошло.

Сначала я встретил лейтенанта Барбарисова. Он служил на какой-то странной должности в роте материально-технического обеспечения, а на самом деле — был высококлассным авианаводчиком. Я писал об этом человеке на заре своей журналистской деятельности, и тогда он был седым, взрослым мужчиной с глазами цвета стали, военной выправкой и аккуратным ёжиком седых волос. И когда я увидел его — молодого, без единого белого волоса — на одной из военных баз, то вспомнил его историю.

Как раз летом тысяча девятьсот восьмидесятого года он оказался в "зеленке" один, без товарищей и поддержки, и забрел на минное поле. Самым невероятным образом Барбарисов вышел из опасной зоны по собачьим следам и остался жив, и пришел в расположение своей части.

В общем, когда он протянул мне руку и попросил рассказать о будущем, я брякнул что-то типа "тебя собачки спасут". И, конечно, попал в яблочко. Он вернулся с того злополучного задания живой и совершенно охреневший, и, конечно, поведал о моей великости и уникальности своим товарищам. Так я запустил жуткий маховик: в каждой части теперь находилось несколько человек, которые просили меня поведать их судьбу!