— Так вы ж сказали — в самого толстого, тащ полковник! — Ермаков откровенно недоумевал.

— И что? — если бы взглядом можно было убивать, меткого стрелка просто размазало бы по камням в тонкий блин.

— А он такой, упитанный! — продолжал гнуть свою линию снайпер, несмотря на громы и молнии из зеленых глаз начальства.

— Упитанный, бл*ть? О, курва! Да-а-а-ай эСВеДе!

Герилович выхватил винтовку у Ермакова из рук, приложился, выдохнул... ГДАХ!

— Вот так вот... — несколько более спокойно сказал он. — Справедливости ради, твой ишак сбросил одного гада в ущелье, а второму — сломал ногу, так что сношать тебя, Ермаков, мы погодим. Может, даже медаль получишь или значок, как отличник боевой и политической. Но толстого в ботинках я всё-таки подстрелил. Он там явно важная шишка! Абы кто такие ботиночки носить не будет... А теперь — перебежками, впе-е-еред! Мельниченко, Белозор — замыкающие. Присмотри за ним, Олежа, ладно? И вызывай Кандаурова, мы быстро.

Кандаурова? Вот оно как? Разведчики метнулись вперед, прикрывая друг друга и перебегая от укрытия к укрытию пригнувшись. Конечно, скупщики опия-сырца поняли, что на них ведется охота, и пытались дать отпор — но несчастная раненая скотина наделала дел, и подстреленный толстяк в ботинках требовал внимания... Мельниченко по рации вызывал вертолеты, я, как кукушка из часов, выглядывал из-за камней, пытаясь понять, что происходит, и не погибнуть от шальной пули.

Вот у кого-то из пакистанцев не выдержали нервы — мужчина в длинном бурнусе вскочил на уцелевшего ишака, рванул с места в карьер и всё лупил его по крупу, заставляя набирать разгон и нестись вниз по узкой тропке...

— Да-да-да-да! — автоматная очередь коротко пролаяла, и бедная скотинка вместе с незадачливым всадником кубарем покатились вниз.

Разведчики одним рывком преодолели последние полсотни метров, раздались их короткие выкрики, потом Герилович встал в полный рост и крикнул:

— Давай, дуй сюда, журналист. Фиксируй!

Я принялся щелкать фотоаппаратом, предварительно протерев объектив от пыли и стараясь не наступить на людей, всякий хлам и взрывоопасные предметы.

Двое пакистанцев были живы. Что характерно — выжили только пострадавшие в самом начале скоротечного боя: толстый тип в американских ботинках и мрачный дядька со сросшимися на переносице бровями, которому обезумевший от ермаковского выстрела ишак травмировал ногу. Я фотографировал убитых наркоторговцев, их оружие и снаряжение, развороченные выстрелами тюки с опиумом-сырцом, который был спрессован в бруски и завернут в фольгу. Блестящая алюминиевая упаковка довольно дико смотрелась в странной милитаристско-варварской обстановке.

Несчастный осел — не такой и упитанный, кстати, теперь лежал на боку и тяжело дышал, страдая от кровоточащей раны в спине.

— Ермаков! — Герилович был непреклонен. — Теперь ишак — твоя забота.

— Что мне — перевязать его? Я не ветеринар, тащ полковник, — этот боец был очень упрямый, я бы даже сказал — борзый.

Как прижился в армии только?

— А кто ты? — вперился ему взглядом в переносицу Казимир Стефанович. — Кто ты, Ермаков?

— Солдат, тащ полковник. Меня ослов лечить не учили.

— Занимайся! Тем, чему тебя учили...

Ермаков приставил дуло СВД к уху животного и выстрелил. У меня, кажется, сердце пропустило удар в этот момент, а один из пленных — тот самый, в ботинках, заорал дурным голосом и принялся вынимать из-за пазухи какие-то мешочки и выбрасывать их на пыльную землю. Вдруг оказалось, что не такой он и толстый!

— Та-а-ак! — Герилович вскрыл один из тряпичных свертков и продемонстрировал мне его содержимое. — Это уже совсем ни на что не похоже! Скупщики опия тащат еще и самоцветы?

Знакомым холодным синим огнем жег глаза лазурит.

— Я знаю, куда мы направимся после Файзабада, Белозор. Есть один человек, которому такие расклады сильно не понравятся... И ты, кажется, очень хотел взять у него интервью.

Я принялся гадать — кто это мог быть? Наджибулла? Тухаринов? Громов? Кармаль?.. Но спросил совсем другое:

— А Шаеста?

— А что — Шаеста? Или ты думаешь, что мы тут с тобой одни на весь Афган воюем? Больше некому? Передал я информацию кому надо, а тот кому надо положит ее на тот стол, который надо в то самое время, когда надо... Не боись, врежут твоему Вазиру Хистаки так, что мало не покажется... Хотя он тоже — далеко не дурак! Кадровый офицер, у нас, в Союзе учился... Даром, что капитан — под его рукой несколько тысяч басмачей ходит! Но — разберутся, уж поверь мне. Обещали, что разберутся капитально!

Было у меня нехорошее предчувствие на этот счет... Когда кто-то при больших чинах и должностях обещает, что с чем-то разберутся, тем более — капитально, то это даже хуже, чем обещание взять вопрос на контроль и по всем вопросам принять соответствующие решения.

Но поделать я с этим ничего не мог. Бабочка уже топнула ножкой, камешек пустил круги по воде, маховик запущен... Остается только ждать и пожинать плоды. Ну, к кому я сунусь со своими предсказаниями? В Контору Глубокого Бурения? Так запрут же и в мозгах ковыряться начнут, это как пить дать. И никакой Сазонкин не поможет, а на нашего Машерова у них свой Андропов найдется — он сейчас в силах тяжких, у самого престола... Хреновый из меня попаданец и прогрессор, а?

В отличие от ишака, пакистанцев достреливать никто не стал. Их обыскали, раны — обработали, сломанную ногу — зафиксировали. К двум выжившим добавился третий — тот, который пытался сбежать на ишаке. Он ударился головой при падении и лежал без сознания, придавленный мертвым ишаком. Теперь трусливый контрабандист пришел в себя и выслушивал от своих подельников и товарищей по несчастью гневные отповеди. Ну да, они имели полное право его обвинять — даже в одиночку, вооруженный китайским автоматом на узкой козьей тропке давший стрекача пакистанец мог бы доставить разведчикам массу проблем. Но для этого нужно было упереться рогом и начать воевать, а эти барыги воинами не были.