— Я пойду, пожалуй, — сказал я, будто и не видел всех этих поползновений.

— Куда собрался? — шикнула начальница. — Мы еще даже не начинали!

Точно, бухать натощак — зло. Напрасно она так.

— У меня есть девушка, Екатерина Тимофеевна, у нас серьезные отношения и мы собираемся пожениться.

— И что? Сотрется там, что ли? Давай, я же вижу, тебе хочется!

— Не хочу потерять уважение к вам.

— Да тебе здесь не работать! Что ты о себе возомнил?

Похоже, пьяную начальницу не особо волновала крайне неустойчивая связь между тем, что она сейчас кричала и происходившим за минуту до этого.

— Нашли чем испугать. В любой момент, Екатерина Тимофеевна. Вспомните, я на это место не просился, и не держусь.

Ехал я домой злой. И на себя, и на Дыбу. Надо было косить под дурачка, не заходить в кабинет. Поплелся, как бычок на мясокомбинате. А эта коза... Тоже мне, нашлась сексуальная террористка. Неужели она не боится, что я ее сдам в первый отдел или в партком жалобу не напишу? Но она точно всё продумала. Уж кем-кем, а дурой Катя не была, просчитала до последнего миллиметра. Наверное, у меня на лбу написано, что жаловаться в вышестоящие органы я не пойду.

Проходя мимо почтового ящика, заглянул — что-то там белое мелькнуло сквозь дырочки. Так как рекламой нынче никто не балуется, то я вытащил бумажку. Может оказаться полезной. И точно, мне предлагалось прибыть в международный почтамт по адресу Варшавка, 37, ибо меня там ждало забугорное почтовое отправление. Поеду ка я сейчас, и домой заходить не буду. Спать особо не хотелось, а посылочку забрать — очень даже.

До уродского здания, построенного совсем недавно, к Олимпиаде, я решил ехать по Садовому. И не прогадал — движение тихое, размеренное, никто не мешает. В мое время даже в жестокие снегопады, когда ездят только сумасшедшие и всякие службы, и то гуще было. Минут двадцать на дорогу потратил. И еще примерно столько на поиски нужного окошка.

В итоге я оказался обладателем обернутой холстиной коробки, украшенной надписью с моим адресом и какими-то служебными пометками. Вскрыли ее при мне, причем не первый раз. Внутри лежали десять номеров того самого «Ланцета» и коротенькое письмо от Солка, в котором он выражал энтузиазм по поводу публикации, клинических исследований и прочего. А также лелеял надежду на скорую встречу в городе Цюрих в октябре на съезде гастроэнтерологов. Ибо будучи хорошо знакомым с ребятами из оргкомитета, он обеспечил приглашения мне и Морозову.

Вот это здорово. Наконец-то я прогуляюсь по ленинским местам, посмотрю своими глазами, в каких нечеловеческих условиях был вынужден существовать на чужбине вождь мирового пролетариата. Стопка «Ланцетов показалась мне не совсем ровной. Ага, вот в середине затесался другой журнальчик. Обложка немного аляповатая, не то что строгий вестник медицины. New York Review of Books, номер за 27 сентября семьдесят девятого. Целый доллар стоит. И записочка от Джонаса, мол, твой соотечественник интересно пишет. Нет, ну что значит иностранец. Он ведь по доброте душевной даже не подумал, что это подстава. Проверяй посылочку тщательнее, сейчас вместо нее я получил бы беседу с чекистами. Ибо Бродский у нас вроде как числится антисоветчиком, хоть и не злостным.

Мне творчество будущего нобелевского лауреата нравилось не очень, казалось занудным и тяжеловесным. Но зато я знаю одного человека, который вот это эссе «Less than one» почитает с удовольствием. Так что дома я первым делом позвонил Морозову, порадовал наличием приглашения, а потом набрал Аню. Ведь надо отчитаться о процессе заживления раны. И журнальчик презентовать.

А вот третий звоночек я совершил абсолютно для себя неожиданно. Видать, душа просила.

— Здравствуйте, Анна Игнатьевна. Андрей Панов беспокоит. Елизавета дома?

Лиза была дома. И трубочку взяла.

— Привет, куда пропала?

— Ой, как здорово, что ты позвонил! Вот только сегодня вспоминала о тебе. Надо бы увидеться, ты же не против? А как там Кузьма? Вырос, наверное?

— Давай встретимся, — влез я в этот бесконечный перечень вопросов, когда Шишкиной пришлось остановиться для вдоха. — Можно даже сегодня.

— Андрюша, я бы с радостью, но устала как собака. На практике этой — в туалет, извини, сходить некогда. Домой прихожу поспать и переодеться. Может, на выходных? Давай созвонимся ближе к субботе. Не обижайся только, ладно? Правда, я очень соскучилась, — добавила она шепотом.

Срочно дайте мне носовой платок, а лучше два! Буду интенсивно плакать. Может, даже рыдать. Для справочки: нагрузка на ставку врача в учреждениях Четвертого управления — аж целых шесть пациентов. Конечно, тут в сортир нет времени сходить. Это в обычных больницах докторишки-бездельники обслуживают на ставку всего двадцать четыре койки. А если кто в отпуск пошел — так и чужих больных получи за символическую доплату. Ясен перец, эти целыми днями от безделия чаи гоняют и кроссворды решают. А практиканту после пятого курса в кремлевке дают парочку хроников, у которых надо только дневники писать раз в несколько дней.