Шрифт:
– Отец предсказал всё, включая скончание мира? – проговорил Цезарь не понимая, о продолжении какого дела идёт речь
– Скончание через тысячу лет, – ухмылка коснулась губ Шавиньи, – К тому времени про предсказания Нострадамуса не то, что не вспомнят, забудут что такое вообще когда-либо было.
– Хотите сказать предсказывать следует события, произойти которые
могут через год?
– Лучше через месяц, а ещё лучше, через – два. И не обществу, а отдельно взятым личностям. Человек, натура любопытная, вопрос относительно будущего волнует больше, чем наполняемость кошелька, не говоря уже о количестве извилин в черепной коробке.
– Но я.....
Ошарашенный заявлением Шавиньи Цезарь, оказался не готов к разговору о предсказаниях, оттого растерянность имела неудовольствие проявляться не только в мышлении, но и в способности выражать мысли вслух.
Шавиньи же продолжал давить аргументами.
– Нострадамус – имя гарантирующее успех. Надо только правильно им
распорядиться. Сбудутся предсказания или не сбудутся, вопрос третий. Главное, чтобы о Цезаре начали говорить как о человеке продолжившим дело отца.|
– Не сбудутся меня, а затем и отца объявят шарлатанами. Имя – Нострадамус
втопчут в грязь, могилу осквернят, братьев и сестёр превратят в изгоев. Ради чего?
Озарившее лицо Шавиньи улыбка, заставила Цезаря окаменеть
– Что бы дело Нострадамуса обрело новую жизнь. Новая жизнь – новым предсказаниям. Моё вам покровительство в качестве наставника, и, я думаю, у вас всё получится.
– У нас. – поспешил уточнить Цезарь.
– Хорошо. У нас. – произнеся Шавиньи жестом дал понять, пришло время отдать долг покойному.
Цезарь понимающе кивнул.
В кабинете было тихо. Звук потрескивающих дров, игра огня создавали обстановку умиротворения. Следовало ощущать скорбь.
Цезарь же не чувствовал не удушения горем, ни растерянности сознания, будто пришёл обсудить вопрос будущего. И было в этом нечто особенное. Что именно Цезарь не понимал, но чувствовал, имя – Нострадамус будет жить столько, сколько позволит он – Цезарь Нострадамус – младший.
Умирает не человек, умирает память о нём. Он же будучи сыном своего отца сделает всё, чтобы имя – Нострадамус жило столько, сколько будет существовать жизнь.
Глава 2.
Назад в прошлое
«О, потомок, не трогай прах этот, и не завидуй
покою здесь лежащего!»
Мишель Нострадамус.
Предполагая, начать ознакомление с трудами отца на десятый день после его кончины, Цезарь вынужден был отложить ожидание на неопределённый срок. Причиной тому стал приступ сердечной болезни матери, заставивший юношу возложить на себя обязанности главы семейства, что оказалось неимоверно трудно из-за молодого возраста и отсутствия какого-либо опыта.
Наконец, долгожданный день настал.
Стоявший по левую руку канделябр. Падающие на бумагу блики пламени напоминают трясущиеся от страха руки, пальцы которых ощупывая строчки, стремятся прикоснуться к таинству записей предсказателя.
Ощущение присутствия духа отца не покидало Цезаря со дня смерти. И даже приоткрытое окно, позволяющее лучам солнца проникать в комнату, к чему провидец относился не всегда однозначно, не могло лишить удовольствия проникнуться частицей таинства мыслей предсказателя.
Книги, книги, книги! На столе, на полках, на полу. Глаза разбегаются от многообразия, покрытых пылью, переплётов.
Устремлённый в небо телескоп напоминает о ночных восторгах отца, когда воодушевлённый очередным открытием, тот выскакивал из комнаты, поднимая такой шум, что снившиеся домочадцам сны, спешили спрятаться в удалённые уголки дома.
Присутствие ненужных вещей говорило о многообразии интересов философа, звездочёта, учёного, в то время, когда сам предсказатель считал себя врачевателем.
Причудливой формы камни, стеклянные шары с нанесёнными, непонятной формы, орнаментами.
Рисунки ночного неба с непривычным построением звёзд разложены по коробкам, кое-что покоилось на столе, кое-что валялось по углам, как материал не представляющий интереса для дальнейших исследований.
От пакетиков с засушенными травами исходит аромат летнего зноя.
Вдохнув, Цезарь закрыл глаза.
Ощущение, будто стоит посреди огромного, усеянного цветами луга, оказалось настолько реальным, что желая прикоснуться к купающимся в солнечном свете головкам ромашек, сирени, пустырника, юноша пошевелил рукой.