Шрифт:
– Автомойки в Казахстане? Там разве не степи? Верблюды…
– Подожди, Рики, это не самое смешное.
– Да?
– Самое смешное, что все эти сети называются…
Не успела договорить, Рики перебил ее:
– Реш Веш.
– Вооот! – она нервно хохотнула и слегка хлопнула его блокнотом по коленке.
Но он не разделил ее веселости:
– Во что же вы вляпались, Чико? Сеть прачечных, говоришь… Столовки в Уганде… Это может быть что угодно: биолаборатории, разделка человечьих тушек на органы, запрещенные виды оружия. Пентагон, ЦРУ, Ми 6, еще какие-то подобные структуры. Вот они и не парились, не сдавали вас полиции, сами зачистили.
Он потер лицо ладонями, мотнул головой, словно стряхивая усталость, тревогу или сомнения.
– Ну и какая из сетей здесь? Ресторанная?
– Нет, Рики. Здесь не сеть, – она надавила на «не», – здесь, в Гимарайнше единственный ресторан «Реш Веш». И…
Он опять перебил ее:
– И твой братец думает, что это центр управления. Вопрос только: управляют чем и кто. Тебе это хочется узнать? Уверена, Чико?
Она покачала головой, опустив веки:
– Нет. Не хочется. Что я буду делать с этой инфой. Я что, Сноуден? Ассанж? Пошло оно все… Куда подальше. Мне надо вытащить брата. Спрятать его, что ли? Где? Как? Я не знаю…
– Самый надежный способ спрятать – похоронить. Согласна? Мертвых не ищут.
Женщину передернуло.
Не дожидаясь ответа, поднялся:
– Пошли уже. Вряд ли этот придурок в желтых ботинках по сю пору сидит в засаде.
«Желтые ботинки…» – что-то коротнуло в мозгу.
– Постой-ка, Чико. Ты как двери выбирала? Синенький цветочек, желтенький цветочек. Это что, код?
– Ну да, – она тоже встала, отряхиваясь, – детский еще. Во дворе бегали, в казаки-разбойники играли. Там стрелочки надо мелом рисовать: где казакам разбойников искать. Можно правильное направление дать, а можно ложное. Вот мы с… – легкая, едва заметная заминочка, чуть не проговорилась, – с Мики желтым мелом правильные стрелки ставили.
Ночь нежна
Они выходят во двор фабрики – небо подмигивает множеством люминисцентных глаз. Фонарик выключен. Не стоит привлекать лишние взгляды. Не те, что с неба, те, что могут оказаться здесь, на земле.
Тепло, воздух едва колышется легкими вздохами. Откуда-то с улицы доносится едва слышно: «Тихая ночь, святая ночь…» – по всему городу динамики сладостно распевают рождественские гимны. Сейчас хорошо бы сидеть с Кармой где-нибудь у океана, слушать его невнятный ропот, греть в ладонях тяжелый хрусталь с солнечной каплей скотча. Или нет, лучше подняться на маленькую крепостцу над гаванью, там дизайнерская контора одной из подруг Кармы, Нини. Та дала им ключ от лифта, и иногда ночами они с Кармой поднимались сюда, валялись на лежаках, закошенных под округлую местную гальку, только огромную, в человеческий рост. Это была визитная карточка Нини – мебель в виде белых или черных камней. Парить над темным провалом океана, пить красное вино с немудрящей закуской, выуженной из хозяйского холодильника, болтать обо всем на свете, смеяться вместе. Когда он вернется, обязательно затащит туда свою подругу.
– Послушай, Рики…
Она остановилась так резко, что он, шедший позади, налетел на нее, споткнувшись, схватился за ее плечи. Чико ощутимо вздрогнула и высвободилась из его рук. Отошла на пару шагов:
– Давай прямо сейчас в этот «Реш Веш» метнемся. Посмотрим, что там.
– Нет. Бессмысленно. Там или рождественские посиделки, или закрыто. В первом случае мы ничего не найдем, во втором даже не зайдем. Чем отключим сигнализацию? Пальцем? Забыла, что у нас ничего нет, даже смартфона простенького. Мы же как голые. И вообще, с информацией надо переспать. Так что пошли ко мне.
Она вздохнула:
– Да, ты прав. Голые… Очень верно сказано. Я себя безрукой чувствую. Как из дома вышла, так и… Вот уж точно: без клавы как без рук.
В номере он опять предложил ей коньяку, но Чико отказалась:
– Я, вообще-то, не пью. Стараюсь не пить. Потом башка раскалывается, – покрутила ладонями, будто держала в них что-то круглое: мяч, тыкву или собственную голову, скривила рот ироничной ухмылкой, – у меня с ней не очень…
– Ну тогда в душ сходи, расслабься.
Она психовала, Рики чувствовал. С самого момента встречи эта женщина была на взводе. Старалась упрятать поглубже, укрыть внутри себя, как в сейфе, чтобы не заметно. Но выдавал голос: отрывистые короткие фразы, то глубокое звучание, то срыв чуть ли не до визга. Выдавали руки: крутить бумажный блокнот, сжимать кулаки, потирать пальцы, почесывать ногтями ладонь, отряхивать несуществующий сор. Беспокойство за брата? Страх за собственную жизнь? Не то… В смысле, не все. Еще что-то… Что она сказала там, в темноте табачной фабрики? Агорафобия. Фобия, психоз. Она – психопатка. Чико, его лучший агент, человек которому он подарил свою сеть – психопатка, не выходившая из квартиры пять лет. Сейчас она уже еле держится, того и гляди, сорвется. Сорвется – завопит, забьется в истерике, понесется, не разбирая дороги, охваченная нерассуждающим ужасом, превратится в слепое испуганное животное.
Может уйти? Ему-то что? Зачем? Он не обязан пасти чокнутых баб и их засранцев-братцев. Да и что сделаешь, если даже залезть в сеть нет никакой возможности. Если виртуальные просторы, где ему как рыбе в океане всегда было комфортно, перегорожены тралом. Если любой вход превратился в гильотину. Только сунь нос – отхватят вместе с головой. Пока не поздно, бросить эту дамочку. Собрать манатки и вернуться домой: Рождество, Карма, уже привычный размеренный покой. И забыть к чёрту это долбанное приключение: Амалия Монтана, казаки-разбойники.
Не забудется.
Будет свербеть в мозгу, выкручивать ржавым коловоротом: свалил, бросил, струсил. И, сколько там ему еще осталось, жить, чувствуя идущий от самого себя запашок гнили, дерьма.
Нет уж! В задницу такую жизнь.
Сыграем, как в стары годы, когда еще ничего не было, ни мобилок, ни интернета. Только мозги и руки. Ну и ноги, конечно, вдруг улепётывать придется.
***
Чико стоит под душем. Вода горячими иголочками тычет кожу, разогревая ее. Кожа розовеет, пар поднимается под потолок, зеркало над раковиной превращается в белое заснеженное поле.