– И не забудь, что ваш отряд боевых пловцов официально числился в отпуске на Черном море. Это чтоб тебе всякие левые мысли в голову не лезли. – Ненашев швыряет “бычок” на пол, давит ботинком и прощально шваркает дверью. Я опять закуриваю, прикидывая свои перспективы. Перспективы вырисовываются так себе. Понятно, что этот везде соломки подстелил, куда мне до профессионального карьериста… Ишь ты, мы значит, в отпуске были, сами по себе в порту поплавать решили. В недружественных водах, ага. Прогнило что-то в Датском королевстве…

Но кто мог знать, что на охране того захолустного порта будет стоять новейшая противодиверсионная система? У моего отряда, отряда “Санчеса” имелся приказ “ослепить противника”, уничтожить береговые радиолокационные станции для высадки десанта. Вот только уже погрузившись в темную воду, натренированным шестым чувством, внезапным холодком вдоль хребта, который всегда безошибочно предупреждал об опасности, в тот августовский вечер я сразу просек, что “Циклоп” на этот раз вовсе не тот и кто кому выбъет глаз – даже не вызывает сомнений.

Непосредственно сразу после этого озарения мне пришлось за секунду принять решение в духе “Лучше сделать и жалеть”. Нарушить приказ, увести группу, не выполнив задания. Но я не пожалел. Плевать на Ненашева, зато ребята целы. Интуиция меня не подвела.

Я тогда сразу Бате позвонил. Да и теперь, хоть Батя уже три года как ушел из жизни, мысленно обращаюсь к нему в трудную минуту. А тогда Батя сначала художественно выматерился, а потом решительно приказал мне валить из страны, пока Ненашев еще и не посадил меня до кучи. А Ненашев, конечно, мог и, скорей всего, тем бы и кончилось. Собутыльник местного прокурора – это серьезно. Против лома нет приема.

Была только одна закавыка – мой статус невыездного на ближайшие пять лет. Загранпаспорт лежал у командира в сейфе, документы выдавались только на время командировок. Действовать требовалось быстро: хотя приказ о моем увольнении уже был подписан, но в стоп-лист фамилию “Голицын” еще наверняка не внесли. Батя дал мне запасные ключи от своего бывшего кабинета, объяснил:

– Там два сейфа, один опечатанный, где секретные доки хранят, а второй – обычный, для текучки, паспорта там лежат. Ключ от обычного тоже на связке. Видеонаблюдения там нет, кабинет опечатывают только вечером. Так что ты завтра же, когда Ненашев в столовку уйдет, паспорт аккуратно забери и делай ноги. Сразу он ничего не заметит, а потом поздно будет. И вот еще что, – Батя, покашливая, сходил в другую комнату, принес толстую пачку долларов, перетянутую аптекарской резинкой. – На первое время тебе, тут десять тысяч. Ты головой не крути и не возражай! Это я дачу летом продал, мне они пока ни к чему. А ты как обживешься – вернешь потихоньку. Не отнекивайся, говорю! Я лучше знаю, что тебе нужно. Я твой командир.

И я уехал. Запустил дурочку командиру, что запил и сижу дома. Сам улетел в Москву, оттуда – ночным автобусом до Минска, а уж там взял билет до Таиланда, благо тайскую визу можно купить и на месте по прилету. Вещей с собой – один рюкзак: две смены одежды, походная аптечка, фотография родителей.

Прощаться было особо не с кем. Ленка, любимая жена, еще в тот день, когда узнала об увольнении, собрала шмотки и дверью хлопнула: «Как был нищеброд, так им и остался, альтруист хренов!». Что ж, ее можно понять. Деньги я и правда не греб лопатой, да и дома, с моей-то службой, редко бывал. К тому же, существовал еще на свете и “эффективный менеджер” от армии, недавно появившийся в Ленкиной жизни. Ленка скрывала, но я все равно знал, конечно же. Правильно же говорил когда-то отец: «С нашей профессией волк-одиночка – самый подходящий статус, а таких терпеливых женщин как твоя мать – единицы, попробуй еще найди.»

Теперь вот и отца с мамой нет. А быть одиночкой оказалось не так и плохо. Держишь дистанцию и все прекрасно – никаких тебе разочарований и обид. Только иногда, очень редко, в паршивые минуты, в голове всплывала слышанная еще в детстве фразочка о том, что в старости некому будет воды подать, которую я моментально гнал подальше, зябко передергивая плечами. Да и внутренний ехидный голос сразу же добавлял, что до той старости еще дожить надо суметь и в этом я с ним полностью соглашался.

#

Так хочет Бог!

Акра 1291 год

Паутина перед выходом особо густо заплела просторный, выложенный камнем ход. Когда его проложили и когда последний раз здесь бывал человек? Тампль – кладезь секретов.

Отец…

Я снова обтер липкое лицо и в следующий миг увидел пологий подъем в свете факела. Наклонную крышку лаза пришлось прорезать по краям мечом, так она вросла в склон. Несколько пинков и крышка отворилась наружу, выпустив меня в колючий кустарник и весенний день. Все тот же день, что начался для меня так рано и уже теперь казался бесконечным, хотя солнце стояло всего лишь на полдне.

Я выдрался из колючек, оставив им клочья плаща, но сохранив в неприкосновенности мою ношу, захлопнул и присыпал землей крышку. Выход оказался на южном краю гавани, откуда доносились слившиеся в одну звенящую ноту звуки беды: крики, лязг, скрип. А над внутренним городом извивались черные, багровые понизу, языки пожаров.

Надо спешить.

Жадно вдыхая пропитанный гарью воздух, я добежал до порта, но дальше мое продвижение сильно замедлилось. Приходилось с бранью прокладывать себе дорогу в густой орущей толпе, уклоняться от летящей в лодки поклажи, не наступать на визжащих под ногами детей и при этом помнить о моем драгоценном мешке. Быстрый осмотр порта показал, что все стоящие корабли перегружены бегущими жителями, верхние палубы битком, но по трапам упорно все лезут и лезут новые, не обращая внимания на пинки и затрещины матросов, срываясь в воду, хватаясь за якорные цепи.