Внутри все было по-прежнему. И пропасть, дно которой терялось в клочьях тумана. И бескрайнее небо, такое же светлое, как взгляд рыцаря. Рыцаря, который сидел на краю своего утеса и спокойно ждал, что случится дальше.

Я-то знала. Для себя. Я уже парила однажды в этом небе, потому крылья распахнулись сами собой, счастливо и просторно. Но не Лео.

Наверное, он никогда ещё не бывал так свободен, тем более, оперируя песней с человеком. Потому что в обычных случаях это больше похоже на осторожное карабканье по извилистому лабиринту, ощетинившемуся шипами. Только со временем и помощью ряда лекарственных средств можно добиться хоть сколько-нибудь прохожей тропы для себя. Но вот так, пробить стену и оказаться в абсолютно безбрежном мире…

Хотя, он ведь ничего не пробивал. Его пустили, как и меня. Даже не пригласили войти, а распахнули дверь настежь. Перед самым носом. Наверное, именно это и подвело: небольшая задержка могла бы дать время, помочь подготовиться, что ли. Да просто слегка притормозила бы, позволяя осмотреться, прежде чем.

У него не было ни секунды. И крылья не успели раскрыться. А я, с высоты своего полета, могла лишь видеть, как он падает. Прямо в клубящийся туман. Все ниже и ниже. Все быстрее и быстрее.

Я вряд ли смогла бы его догнать. А догнав, понятия не имела бы, что мне делать. Но все равно сложила крылья и упала следом. Успев пролететь не больше половины пути, потому что меня схватили за шкирку, как котенка, и вернули с небес на землю. На другую сторону пропасти, откуда едва можно было различить, как рыцарь дернул плечами и соскользнул вниз.

Это были самые долгие секунды ожидания в моей жизни. Закончившиеся просто и безыскусно: сначала из тумана к моим ногам вышвырнуло Лео, а потом вон выставили нас обоих. Со всеми нашими песнями, ожиданиями и обещаниями.

Но все равно, даже несмотря на осечку, он должен был понять, что это слишком хорошо, чтобы…

Я повернулась, чтобы посмотреть на Лео, и раньше всего остального увидела пистолет. Большой, железный и такой же лишенный чувств, как взгляд мистера Портера.

— Так не должно быть.

Он ещё и сам с собой разговаривать начал? Дело совсем плохо. Конечно, не особенно приятно получать щелчок по носу, но сразу хвататься за оружие?

— Это слишком опасно.

Да, он испугался. Я тоже чуть было не струсила. Только повод ли это для…

— Просто чудовищно.

Нет. Ну нет же. Опять завел любимую шарманку. И зачем, спрашивается, я столько времени перед ним распиналась? Зачем уговаривала? Зачем чувствовала себя дурой, а теперь ещё и предательницей?

— Это нельзя изучить и понять. Только пресечь.

Он ведь с самого начала был на это настроен. Нацелен. Задержался в машине, именно чтобы взять эту гадость.

Он мне не поверил. Ни до конца, ни даже чуть-чуть. Так почему я все ещё верю в него?

— Лео.

Как обычно нагнетают обстановку в медицинских сериалах? Ну да, криками типа: «Мы его теряем!» Так вот, мне впору уже даже не вопить, а выть сиреной. И вовсе не той, что из мифов, а пожарной. Но любой крик сделает только хуже.

Надо найти другой выход.

Надо хотя бы пойти.

Навстречу.

— Ты не будешь этого делать.

Пока я нахожусь на линии огня, уж точно нет. Главное, не останавливаться и не сворачивать. До самого конца. До прикосновения к руке, подрагивающей от тяжести то ли оружия, то ли решения.

— Дарли, пожалуйста, не…

— Именно, что не. Не сейчас. Не сегодня. Вообще никогда.

Это так по-мужски, разрушать. Странно сознавать, что мужчины вообще умеют делать что-то помимо руин и обломков. Например, жениться и растить детей.

— Только не проси…

— Даже не собиралась. Либо ты сам поймешь, насколько глупо выглядишь, либо нет.

Он вздрогнул. Его взгляд.

— Я устала от дурости и дураков. Устала сама быть дурой. Столько лет… Да почти вся наша жизнь состоит из лжи, с самого рождения. Начиная от детей, которых находят в капусте или вырывают из лап каких-то там жутковатых птиц. Мы лжем себе и другим. А самое страшное, что мы ещё и послушно верим в эту же самую ложь.

Кажется, сталь под моей рукой нагревалась быстрее, чем его пальцы, но и они постепенно теплели.

— Я устала, слышишь? Надоело тратить время на бестелесные выдумки, когда рядом есть то, что можно пощупать.

Его щека тоже чуть подрагивала, но это я поняла, только проведя по ней ладонью.

— Сначала мне показалось: слишком поздно. Слишком многое упущено, утрачено, растоптано в пыль. И лучшие чувства давно выгорели дотла. Но угли-то остались. И их вполне ещё можно разжечь. Всего и надо, что дышать. В такт.

Он перевел взгляд на меня, только когда не осталось выбора. Когда я запустила пальцы в его волосы и заставила наклониться.