– А окна все равно надо будет заклеить, – буркнула Настя.

Дед хихикнул. Ей даже поворачиваться не надо было, чтобы увидеть перед собой насмешливые дедовы глаза.

– Могу тужурку из комнаты принести, – предложил он. – Раз тебе холодно.

– Да не надо уж. Потерплю.

Вообще-то Настя любила кутаться в дедову тужурку и вдыхать его запах – она никогда не смогла бы объяснить, чем на самом деле пахнет старая овечья шерсть, но в этих объятиях Настя всегда ощущала себя ребенком.

Тепло. Уют. Дедушка.

Но свитер ей снимать нельзя, а в свитере и тужурке будет слишком жарко. Поэтому лучше не рисковать.

Вдвоем они поели селедки с картошкой, присыпали все это свежим укропом. С дедом можно было болтать о разной чепухе: про погоду на этой неделе, про завал на работе, про отдавленную в маршрутке ногу… На все у деда находилась своя интересная история, только вот про политику заговаривать не стоило. И про здоровье.

Дед на все вопросы о своих болячках лишь отмахивался и широко улыбался:

– Нормально, Настён. Все у меня хорошо.

В последние дни он отвечал, что терпимо. Коробки с таблетками росли у его кровати в геометрической прогрессии, и Настя боялась, что придет как-нибудь в гости, а дед совсем пропал за блистерами и баночками, будто заживо погребенный под лекарствами.

Но он не жаловался. А она не хотела его расстраивать.

– Поставь чаю, – попросил дед, разделавшись с картошкой. – Ух, ну и вкусная, зараза… Обопьюсь теперь.

– Пей, кто ж тебе мешает, – пожала плечами Настя, собирая тарелки.

– Тащи, – мигом согласился дед.

– Воду пей, алкоголик! – рассмеялась она и водрузила чайник на плиту.

Они сидели напротив друг друга и молчали. Он упрямо делал вид, что смотрит в окно, а не на Настю, а вот она не скрывалась – рассматривала его кустистые брови с седыми волосками, широкий набрякший подбородок, капельки пота на сморщенной шее.

Он такой же, как и всегда. Просто фотографии все врут.

Чайник закипел, заплевался паром. Дед неловко привстал с табуретки, но Настя его опередила:

– Сиди! Я сама.

Схватилась за чайник, но схватилась плохо – горячая ручка выскользнула из ладони, и кипяток хлынул на пол. Настя рефлекторно отпрыгнула в сторону, взвизгнула, отдернув пальцы. Чайник покатился по линолеуму и замер в углу, исторгнув из себя всю горячую воду.

– Не обожглась?! – гаркнул дедушка, на миг его голос окреп и возвысился. – Настя! Не обожглась?

– А? – она подняла осоловелые глаза, и только тогда почувствовала горячую боль, что разливалась под кожей.

Рукав свитера насквозь пропитался кипятком.

– Сымай! – дедушка подскочил к ней, словно в его теле откуда-то взялись силы. Потянул свитер вверх: – Сымай быстро, ну! А, Настёна, горе луковое.

Свитер Настя стянула через голову, отбросила к батарее и зашипела, разглядывая руку. Красная, но не багровая, жить можно. Щиплет только, зараза, жжет изнутри.

– Иди сюда, – дед поволок ее к раковине, выкрутил ледяную воду на полную и сунул внучкину руку под холод. На миг стало легче, а потом кожа и вовсе онемела. Боль поутихла.

– Все нормально! – сказала Настя деду, только бы он не волновался.

Но белизна уже разлилась по дряблым щекам.

– Сейчас принесу, – засуетился дед, пытаясь обогнуть горячую лужу. Сделать это в тесной кухоньке было не так-то просто, но он управился, даже не замочив розовые тапки с помпонами. Это Настя ему подарила на первое апреля, чтобы дед не мерз. А он тогда в отместку высыпал на Настю целый пакет муки.

Хорошее было времечко…

Дед вернулся из ванной с бело-желтым куском хозяйственного мыла. Настя поморщилась:

– Дед, ну чего ты, в самом деле, как наседка… Не больно даже.

– Держи сказал, а то жар в руку уйдет. А как охладит немного, намажешь мыльцем, и болеть не будет.

Настя попробовала вытащить руку из-под воды, но боль подступила с новой силой, и опять пришлось спасаться холодом.

– Это что еще такое?

И только тут Настя вспомнила, что ей нельзя снимать свитер.

Глянула на деда – так и есть. Смотрит на ее плечо, на безобразный темно-лиловый синяк под рукавом футболки.