Ларе показалось, что одновременно с тем хрустом, который издал механизм часов, что-то хрустнуло и у неё внутри головы. Но, как ни поразительно, ощущение от этого не было неприятным. До этого момента она и сама едва понимала, что на её мозг словно бы давит чей-то жесткий, настойчивый палец. Давит – не снаружи, а изнутри, со стороны правого виска. И лишь тогда, когда этот палец хрустнул – переломился, – Лара по накатившему на неё облегчению поняла, сколь сильным это давление являлось.

– Боже!.. – выдохнула она, прижала ладонь к правому виску и принялась с силой его тереть. – Да что же это со мной?

Николай собрался ей ответить – даже приоткрыл рот. Да так с раскрытым ртом и замер – не произнеся ни слова. Как замерла и сама Лара: она тоже увидела.

На том участке кровельного железа, куда впитались часы, начало вдруг сквозить светом возникавшее невесть откуда круглое отверстие. Вначале оно было небольшим, и Лара подумала даже: брегет просачивается обратно. Но затем диаметр светового круга начал плавно расширяться – как если бы он представлял собой золотое блюдечко, по которому катают наливное яблочко, всё увеличивая обзор, этим блюдцем открываемый. И Лара с Николаем почти одновременно поняли, что они видят перед собой.

– Окно! – закричала Лара.

– Иллюминатор! – воскликнул Николай.

Но никакой это оказался не иллюминатор. Движение наливного яблочка отнюдь не прекратилось, когда световой круг достиг размера корабельного окна. Он продолжил себе расширяться дальше. И вот – возле их ног зияло уже отверстие, равное диаметром деревенскому колодцу. Затем – оно увеличилось до размера хоровода, в котором участвуют человек десять, не меньше. Потом этот хоровод (сходство с ним было особенно сильным из-за непрекращающегося движения по краю светового круга) стал вовлекать в себя всё новых и новых танцоров, и стал по величине приближаться к цирковой арене. Или, быть может, к землеройному метрощиту – каким прокладывали круглые туннели под Москвой.

– Мы же сейчас туда упадем! – Лара даже отступила на шаг.

– Нет. – Николай схватил её за руку и потянул вперед – за собой. – Мы сейчас туда – спрыгнем!

23 июля 1939 года. Снова суббота

В театре Вахтангова полночь, разделявшая пятницу и субботу, наступила ровно тогда, когда Николай и Лара выпали из светового столба прямо в театральное фойе. И они оба ясно поняли это – что в настоящей Москве время не двигалось, пока они отсутствовали. При этом никакого падения – даже прыжка как такового – они не ощутили вовсе. Вот – они шагнули с зеленой крыши в круг света, а затем уже стояли на паркетном полу театрального фойе.

Они одновременно запрокинули головы, но никакого круга света над собой не узрели. Прямо над их головами свешивалась с потолка массивная золоченая люстра с множеством белых плафонов. Тусклых, естественно: никто к их прибытию освещение в театре не включал. И видеть хоть что-то они могли только благодаря тому, что сквозь высокие окна фойе проникал свет электрических фонарей с улицы.

– Слава Богу, мы дома! – Николай притянул Лару к себе, хотел поцеловать её в губы.

Но она отстранилась от него – не могла оставить всё вот так.

– Коля, послушай меня. – Девушка попробовала заглянуть ему в глаза, и это оказалось не так просто: он был выше её почти на целую голову. – То, что я пыталась сделать – это была не совсем я. Но в то же время – и я тоже. Какая-то часть меня хотела там остаться. И я не думаю, что только из-за тех часов – которые тебе подсунул Анаразель. Мне там было хорошо – в том мире. Я это с самого начала ощущала, вот в чем дело.

– Это неважно. – Николай наклонился к ней и всё-таки поцеловал её – в самый уголок рта, так нежно, как если бы прикасался губами к крылу бабочки. – Главное – ты всё-таки пошла со мной. А тот мир – он просто не предназначен для живых. Может, именно потому, что он способен их затянуть, а не из-за агрессии его обитателей в отношении тех, кто жив.

– Они не просто проявляли агрессию. Они хотели, чтобы я стала одной из них.

– Мы все – одни из них. Или они – одни из нас, если хочешь. Души-то человеческие – бессмертны. Среди них нет деления на живых и мертвых. Но – да: я полагаю, они хотели, чтобы ты осталась с ними. Каким-то образом поняли, что ты знаешь много историй – которые сможешь им поведать.

– Что я могу рассказать о происходившем после них! – ахнула Лара.

И она поняла, откуда обитатели сведенборгийской Москвы узнали о её информированности. Степан Александрович Талызин, конечно же, никого не извещал напрямую о своей встрече с ней на улице Коминтерна, бывшей Вздвиженке. Однако сверхинтуиция существ из другой Москвы явно предполагала и наличие у них телепатических способностей.

– Но – знаешь что? – Лара наконец-то заглянула Николаю в глаза: тот смотрел он на неё серьезно, без малейшей улыбки. – Пусть лучше они узнают что-то не от меня. Или – вовсе ничего не узнают. Далеко не всем я могла бы сообщить отрадные известия, знаешь ли.

– Я рад, что ты вернулась, – сказал Николай и снова поцеловал её, теперь уже – куда более долгим поцелуем.

– И я рада, – сказала Лара, когда сумела восстановить дыхание. – Но как же твое обещание? Сделка насчет Василия Комарова теперь аннулирована?