Дело было в 90-х. Мой давний приятель сумел подключиться к источнику денег и заказал мне сценарий. Идею он сформулировал так: «Гамлет. ХХ век. С потолка свисает голая электрическая лампочка». Я написал совсем не то, чего он смутно ожидал, но он увлёкся. Он любил и чувствовал театр, а я в театре просто работал. Дважды: сперва осветителем, потом завлитом. Через год, когда уже шёл кастинг, его нашли мёртвым на 4-м километре МКАД. Из всех наших режиссёров, фильмы которых я видел, он остаётся единственным, у кого монтаж грациозен.

Спустя несколько лет я попросил прочесть этот сценарий Алексея Германа-старшего (выдался случай – на лестнице в ЦДК). Ничего обо мне не зная, но ни о чём не спрашивая, он спокойно принял папочку. «Позвоните через две недели». Через две недели он был так же краток: «Ну, что… Давайте искать деньги». «А кто режиссёр?» – я взволновался. У Германа были ученики, и я изначально надеялся – или мечтал – или рассчитывал, – что он отдаст снимать кому-то из них под своим присмотром. Курация Германа – вот что мне виделось пиком удачи.

«Ну, режиссёр найдётся», – ответил он уклончиво, и больше о сценарии не было ни слова, хотя потом мы говорили долго. Он рассказывал, как идут съёмки «Трудно быть богом». Они шли тоже трудно – вплоть до бандитских наездов, препятствовавших работе; бандиты свободно появлялись в ленфильмовских павильонах. (Он объяснил, почему свободно.) Защищаться от них пришлось самим – вооружившись в ответ.

Денег я, разумеется, не нашёл, а Герман в ту пору сам их искал повсюду на продолжение съёмок; шаг за шагом продвигаясь, он вёл борьбу за свой главный фильм, и напрочь забыл он вскоре, я уверен, о разговоре. Мне бы надо было о себе напоминать, да не с чем было. И так и заглохло, а позже уже всё.

В наступившем изменившемся времени я вновь и вновь показывал «Вильяма» – и студиям, и в группах в фейсбуке, и конкретным режиссёрам, известным и весьма известным, – не нашлось никого, кто бы взялся. При этом я не прекращал обнаруживать в тексте возможности уточнений и улучшений; то, что вы видите здесь, – не могу сказать, какой уже драфт. Я решил, что он последний.

НАТ. РЫНОК – ДЕНЬ

В сером будничном утре входят в ворота рынка первые ПРОДАВЦЫ.

Они тянутся с мешками, коробками, тележками, сумками невероятных размеров; и кажутся они меж грузов своих – маленькими.

(Начинаются вступительные титры.)

Утро развивается, и усиливаются краски;

одеваются в товары, обрастают товарами ряды;

и уже не идут, а протискиваются ПОКУПАТЕЛИ;

и вещи свисают над головами Продавцов – массой.

Продают всё.

Продают бесконечно-горизонтально:

ряды тянутся и тянутся, и тянутся – непрекращающейся панорамой.

Продают ярусно-вертикально:

с газетки на асфальте –

с рук у живота –

с прилавка в ряду –

с перекладины над прилавком –

и из-под крыши навеса, откуда доставать одежду приходится шестом.

Толпа кишит-колышется – червеобразно, студнеобразно.

Всё становится чрезмерным, переливается через край. Цвета из скудных делаются яркими, затем едкими.

Бесконечные ряды вдруг ускоряют своё движенье – словно бы в ответ замедлившимся Покупателям, –

и ещё ускоряют, и побежали, и вдруг пересеклись, и вновь пересеклись, цвета совсем неестественны, ряды бегут влево, вправо, туда, обратно, сходясь, расходясь, вверх и вниз, быстрей и быстрей, и титры кончились; и возникает шум города.

Нарастая, доходит до fortissimo – и обрывается.

НАТ. ДВОР-КОЛОДЕЦ – НОЧЬ

Ночь. Замкнутый двор-колодец. Дом частично разрушен. Пробоины окон, перекрытия, одинокие тусклые лампочки. Шум дождя.

На дне колодца у стены стоят ГАМЛЕТ, ГОРАЦИО и МАРЦЕЛЛ.

ГАМЛЕТ

Который час?

ГОРАЦИО

Должно быть, скоро полночь.

MАРЦЕЛЛ

Уже пробило.

ГОРАЦИО

Значит, близко время,

когда виденье примется бродить.

Дождь сечёт лужи. Высоко, в окне какого-то этажа, мерцает свет.

Сильный хлопок.

Все трое прислушиваются.

MАРЦЕЛЛ

Что это значит, принц?

ГАМЛЕТ

Король

сегодня тешится и кутит.