Киншоу думал: ему-то что, он такое чуть не каждый день видит, он уже все забыл. Вот бы мне забыть.

Индюшки были крошечные, безобразные, лохматые и позасунуты в проволочные плоские корзины, составленные одна на одну.

– Ух ты, сколько их.

– У нас всегда столько.

– Ух ты.

– Поглядел бы, как мы их на рождество разделываем. У нас гильотина такая, ну, а я всегда ящик держу, куда головы летят.

У Киншоу защипало глаза. Он представил себе, как каждая птичка видит, что других ведут под нож. Ему захотелось открыть клетки, взять каждого птенчика, подержать в ладонях, захотелось их всех повыпускать. Филдинг увидел, какое у него лицо. Он остановился у поленницы.

– Не думай, они ничего не чувствуют. Это все мигом. Жестокости тут нету.

– Ясно.

– Хомячка моего показать?

Киншоу кивнул. Он онемел от напора открытий, ошалел от новых запахов, и звуков, и страшных истин. Но пусть Филдинг и дальше его ведет, пусть все ему сразу покажет. А потом уж, один, он будет думать про это и думать.

Они прошли через баню на кухню.

– Это Киншоу. Знаешь, из «Уорингса». Можно, он обедать с нами будет?

– Уж как захочет.

Филдинг подошел к подоконнику, поднял голубую клетку.

– Ой, гляди-ка, опять всю постель сбил.

Женщина была высокая, в брюках. Она сказала:

– Он постель стелет по-своему, а не по-твоему.

– Знаю. Только надоело мне это. Гляди-ка, Киншоу.

Киншоу все смотрел на его мать. Волосы у ней были совсем прямые. Она улыбнулась ему и тут же снова перевела глаза к ножу и картофелине. Он подумал: все правильно, все как надо.

– Хочешь поглядеть?

Он пока еще мялся в дверях. Теперь он неуверенно вошел в комнату. Филдинг поставил клетку на стол и открыл дверцу.

– Подержи его, хочешь?

На мягком тельце хомячка проступали косточки, когти впивались Киншоу в ладонь. Хомячок ему не то чтоб очень понравился.

– Ну, будешь с нами обедать?

– Я... наверно, буду. Надо у миссис Боуленд спроситься.

– А, я ее знаю. А мать твоя где?

– У Хупера в больнице. Он расшибся, со стены упал.

Филдинг пропустил это мимо ушей.

– Тогда сбегай сразу спросись. Или бери мой велосипед, так быстрей будет.

Киншоу погладил хомячка по пушистой спинке. Глазки у хомячка были как черные бусины. Он подумал: я их всех сам нашел, сам, и пусть Хупер сюда не суется. Филдинг мой друг, мой. И все.

За окном, в большом саду, стояли фруктовые деревья. Все было яркое, четкое, пестрое на солнце.

– Велосипед в сарае, пошли покажу.

Филдинг взял хомячка и запихнул обратно в голубую клетку.

– Пошли.

Киншоу побежал за ним вприпрыжку.

Оказалось, мама в «Уорингсе». Она вышла из гостиной, всплеснула руками. Сказала:

– Ах, Чарльз, все чудно. Завтра Эдмунда отпустят домой!

Филдинг спросил:

– Так чего же ты не убежал?

– Убежал.

Они валялись в высокой траве на краю сада. На ветке живой изгороди раскачивался королек. Филдинг повернулся и посмотрел на Киншоу с сомненьем. Киншоу сказал:

– Я в чащу забрался.

– В Крутую чащу?

– Да. И дальше еще. В большой лес.

– Ну да!

– Ага!

Киншоу вспомнил все – темноту и прохладу.

– Ни за что б туда один не пошел. Брат – и то бы не пошел, а ему уже тринадцать.

– Ничего же не случилось.

– А вдруг. Мало ли что там, в Крутой чаще.

– Да что там?

– Не знаю. Мало ли. У кого хочешь спроси, каждый тебе скажет.

– Да ничего там нет. Ну, звери.

– Нет, звери что.

– Мы ручей нашли.

– Кто это мы?

Киншоу вздохнул и закусил травинку.

– Хупер за мной увязался. Он всегда так. А потом мы заблудились.

Королек улетел. Еще долго качалась ветка. Киншоу прищурился, и все слилось – и зелень, и горячая зыбь, и беспокойная ветка.

– Ты боишься Эдмунда Хупера?

Киншоу замялся. Потом сказал:

– Да.

Перед Филдингом ему не было стыдно.

– Да что он тебе сделает?

– Еще как сделает!

– Что?

– Он... он меня в сарае запер. И еще в страшной комнате с мертвыми мотыльками.

– Ну, они же тебя не укусят. Что они тебе сделают? Мертвые-то мотыльки?

– И еще он говорит всякое, а я боюсь.

– А ты больше показывай ему, что боишься, он и вовсе будет издеваться.

– Правда.

– Ведь сделать-то он тебе ничего не может.

Киншоу просто не знал, как ему объяснить. Все гадости, которые подстраивал Хупер, все, с чем он к нему лез, все, что с ним связано: ворона, и мотыльки, и мертвый кролик, сарай и то, как он тогда падал, все смешалось в голове. Но ведь про такое не расскажешь. Сделает ему что-то Хупер или нет – какая разница, если он его вечно пугает.