Шрифт:
Морда у меня опухшая, жёлто-синяя, с несколькими сечками, распухшими губами, сломанным носом и заплывшими глазами. Ниже… ну, не сильно лучше. Интересное, я бы даже сказал — авангардистское сочетание жёлтого, синего и почти чёрного цветов, на фоне которых естественный телесный цвет как-то теряется.
Даже, чёрт подери, ноги в синяках, хотя казалось бы! Понятно — голени, они ещё после первого покушения травмированы, да в клинче Берти, мать его, добавил. Но ляжки? Ляжки, чёрт подери! Как?!
На спине, говорят, тоже — от канатов и вообще. Сам я не вижу, а глянуть в зеркало не могу — шея толком не поворачивается. Но чувствую… да ещё как, чёрт подери, чувствую!
Сдавленно шипя от боли в кровящих дёснах, долго полоскал рот, не в силах даже нормально сплюнуть треснувшими губами, и потому просто наклоняясь вниз, к раковине, и позволяя жидкости стекать через зубы. Уляпавшись и придя в самое скверное (хотя казалось бы, куда гаже!) духа, умылся, осторожно промокнул физиономию полотенцем и вернулся в постель, где и дождался — сперва визита фрекен Бок, а потом — завтрака, состоящего из воздушного омлета, который благодаря разбитым дёснам отдавал кровью, и зелёного чая, также с железистым привкусом.
Вскоре после завтрака пожаловал с визитом Даниэль, возмутительно свежий и жизнерадостный, с кипой газет подмышкой, пахнущий солнцем и (с утра!) пивом.
— Я ненадолго, — поведал он мне, раздёргивая шторы и выглядывая в окно, — какой день, а? Чудо!
— Всё, всё… — адвокат примирительно выставил руки, услышав моё шипенье, — не злись! Понимаю, всё понимаю… видеть никого не хочешь, так?
— Хм…
— Говорю же, скоро уйду, — разулыбался друг, и непринуждённо усевшись в кресло, запрокинул ногу на ногу, — Да, где там горничная…
Вскочив, он выглянул за дверь и отдал распоряжение дежурящей за дверьми охране.
— Не злись, — засмеялся Даниэль, заметив мой выразительный взгляд, — девочки должны вскоре придти, так я их дождусь и вместе с собой уведу. А то… сам понимаешь.
— Да уж… — непроизвольно скривился я. Нет, Анна и Валери чудесные, но все эти слезы, жалостливые выражения лиц и прочая атрибутика «Девушка у постели умирающего Героя», признаться, изрядно меня раздражают. А самое скверное, что на того же Даниэля я могу рявкнуть и послать, и самое главное, он поймёт и пойдёт…
… а с девушками такое не выйдет! Нет, они не дуры и не мещанки, и наверное, даже не обидятся. Не слишком, во всяком случае… наверное.
Но зная их, и совсем чуть-чуть — женщин вообще, они сами себя сгрызут за «нечуткость» и прочее. А я, понимая это, измучаюсь, чёрт подери, ещё больше!
Дождавшись кофе, Даниэль принялся коротать время до прихода девушек, листая газеты и выискивая всё, что пишут обо мне. Некоторые, особо удачные (на его взгляд) пассажи, юрист зачитывает вслух.
— Ты — новый Леонид! — торжественно объявил он, встряхивая газету.
— Я… кто?
— Леонид, — любезно повторил юрист, — царь такой был, спартанский.
— Ага… — озадачился я, смутно догадываясь о сути статьи. Но Даниэль безжалостно зачитал мне избранные моменты, преисполненные пафоса.
— Я… я в тебя сейчас уткой кину, — пригрозил я другу.
— Погоди, погоди… — развеселившийся юрист зашуршал газетой, — вот ещё!
Перегнувшись, я начал шарить под кроватью, и Даниэль спешно отбросил газету.
— Всё… всё! Шантажист… — пробурчал он, тая улыбку.
— Он в меня уткой кинуть хочет, — пожаловался юрист вошедшим девушкам, — шипит и искрит поутру, как пушечное ядро наполеоновских времён! Гадаю вот — рванёт или нет…
— Леонид, — бурчу в ответ, — тоже мне! Не замолчал бы, так рвануло бы — уткой по голове!
— Не волнуйся, — захлопотала Анна, поправляя зачем-то подушку, — в прессе о тебе почти исключительно восторженные отзывы!
— Минуй нас пуще всех печалей, народный гнев, народная любовь, — с ходу перефразирую Грибоедова на французский, и потом долго ворчу.
— Всё, всё… мы поняли, милый! — успокаивает меня Валери, в свою очередь поправляя одеяло.
— А действительно, — подхватил Даниэль, встав с кресла, — пойдёмте… Сами видите — жив, скоро будет здоров! А пока, в таком настроении, он, глядишь, ещё и покусает кого из нас!
— Я понимаю, — серьёзно кивнула Валери, — сильные мужчины не любят показывать свою слабость.
По очереди коснувшись губами моего лба, девушки вышли вместе с Даниэлем, и я перевёл дух. Обошлось… никаких истерик и прочей слезоточивости.