Наташка что-то сказала, потом демонстративно вздохнула, сокрушаясь, затем развернулась и пошла в сторону клуба. Типа, догонять Федора. Как только Генка отвернулся, она быстро скользнула в сторону, и сзади подобралась все к тем же кустам, где сидели мы с Андрюхой.

Маман наоборот, резко выпрямилась, поправила платье, затем походкой от бедра направилась к тропинке, идущей мимо дома Федьки. Пока наш объект не смылся обратно в дом.

— Ну, все, господа… — Сказал я тихо оставшимся в засаде.

Наташка тут же одарила меня гневным взглядом.

— Ой, простите. Товарищи комсомольцы. Процесс пошел. Операция началась.

— Это что, етишкин ты корень, такое?

Николай Николаич стоял у края футбольного поля и смотрел на него с таким выражением лица, будто внезапно ему сообщили, что Зеленухи с этой секунды объявлены столицей какой-нибудь Уганды. То есть с полным отсутствием желания верить в происходящее.

В принципе, с формулировкой вопроса я был согласен. С сутью тоже.

Перед нами открывалась картина, описать которую сложно. Если какие слова и приходили в голову, то только матерные. Много матерных слов.

Одна половина поля выглядела, как и должна, нормально. Ровная, красивая, с зеленой травкой. Зато вторая…

Возникало ощущение, что ее всю ночь брушили вдоль и поперек взбесившиеся кроты. Или ополоумевшие землеройки. Ямы были везде, причем в каком-то безумном, сумасшедшем порядке.

Я повернул голову к Матвею Егорычу, тоже стоявшему рядом. Однако, он был, мягко говоря, удивлен не меньше. Возникал вопрос, если дед Мотя этого не делал, а он точно не делал, по физиономии понятно, то кто тогда?

Ночь выдалась настолько насыщенной, что мы с Матвеем Егорычем увиделись только утром. Вот именно здесь, у футбольного поля и встретились. Я, Николай Николаич и дед Мотя. Возможности задать вопрос:"Какого черта?" у меня не было. Мешал своим присутствием председатель.

А все началось с коров. С долбаных деревенских коров. Вернее, даже не с них. С прекрасного человека Геннадия. Чтоб ему икнулось раз двести. Коровы просто приняли эстафету.

Сначала все шло хорошо. Более чем.

Светланочка Сергеевна, как и планировалось, проходя мимо Федькиного двора и Геннадия, собиравшегося открыть калитку, привлекла внимание последнего. Это было понятно и ожидаемо. На такую именно реакцию мы как раз рассчитывали. Парень же не слепой идиот. Ясен пень, увидев Милославскую, Геннадий замер и вытаращил глаза. Мне кажется, в какое-то мгновение, он даже подумал, не снится ли ему столь чудесное видение.

Однако, когда видение споткнулось на ровном месте, подвернуло ногу, а потом громко выматерилось красивым, мелодичным голосом, Геннадий понял, вот оно, счастье. Здесь, в ненавистных Зеленухах, он встретил самую необыкновенную женщину на земле. Бедолага в лицо госпожу Милославскую не знал, поэтому заблуждение его было оправдано. Он не только уехал из деревни значительно позже самой Светланочки Сергеевны, но и в принципе родился с опозданием лет на пятнадцать. Сбежал в город сразу после школы и великая честь знакомства с маман его благополучно миновала. Хранила судьба парня. До этого вечера хранила.

Геннадий, как порядочный человек, бросился на выручку даме. Помог добраться до лавочки, усадил и смотрел влюбленными глазами. Слушал, как она материт Зеленухи, потирая ушибленную ногу. Видимо, идейная ненависть к селу сделала Милославскую в его глазах ещё более прекрасной. У Геннадия слегка приоткрылся рот и казалось, с минуты на минуту побежит слюна. От восторга, естественно.

А я, наблюдая всю эту драму из кустов, в который раз подумал, Светланочке Сергеевне надо было поступать в театральное училище. Такой талантище пропадает.

Убедившись в том, что встреча и знакомство состоялись, я взял Наташку под руку и потащил ее ко двору председателя. Он в нашем списке был первым. А точнее первой в списке была Наташкина корова — Милка. Спокойное, флегматичное животное. Так уверяла меня девчонка. Хотя, сразу, с первых минут в моей душе появилось лёгкое сомнение. Знакомство с Мухтаром и гусиной бандой Николаича должно было это сомнение усилить. Но я в тот момент слишком был рад удачно сложившемуся знакомству маман с судьей, а потому бдительность утратил. Лошара, блин.

Естественного, того, что происходило дальше со Светланочкой Сергеевной и Геннадием, ни я, ни Наташка уже не видели. А вот Андрюха, оставшийся в засаде для контроля ситуации, все наблюдал собственными глазами. Подробности мы узнали от него же, на следующий день.

Госпожа Милославская великодушно позволила Федькиному родственнику проводить ее до места дислокации, то есть, к дому. Нога у нее, типа, болела, и помощь очень даже была нужна.

По нашему предварительному плану, в знак благодарности за беспокойство о ее светлейшей персоне, маман должна была посвятить несколько часов своего времени приятной беседе с Геннадием на берегу пруда. За честь и достоинство Светланочки Сергеевны я вообще не беспокоился. Беспокоится надо Генке, если он вдруг решит переступить грань дозволенного. Потому как Светланочка Сергеевна свое достоинство точно сбережёт, а вот Геннадий — вряд ли. Госпожа Милославская оторвёт его к чертовой матери без сомнений.