– Коназич, я все больше убеждаюсь - ты мне предан, - говорит Тохтамыш.
– Ты ни разу ни в чем меня не подвел. И хорошо мне служишь. Я это ценю и ни на один волос не уклонюсь от оказания уважения тебе...

Родослав ехал во дворец встревоженный - кто знает, зачем позван поспешно? Война? Тогда бы понятно. А если он потребовался хану по другой причине? Может быть, хан пронюхал, что рязанец замышляет бегство? (Когда из Рязани пришла весть, что княжич Федор женится на московской княжне Софье, Родослав, Манасея, Таптыка стали обдумывать детали побега, ожидая благословения на то князя Олега Ивановича).

А сейчас, с первых слов Тохтамыша, Родослав чувствует - нет, он позван во дворец не по подозрению. Недавнее напряжение и волнение, которое он испытал, войдя в роскошь величественного дворца, охраняемого на каждом шагу каменнолицыми стражниками, сметено радостью. Правда, он и не очень обольщен ласковостью обхождения с ним хана. Знает - в пропитанном насквозь подозрительными слухами, нашептываниями и наветами царском дворце благодушие хозяина непрочно, оно в любой миг может улетучиться и обернуться вспышкой гнева.

– В ближайшие дни, коназич, я сделаю смотр моему войску и поведу его в Закавказье. Мне довели, что сейчас в Карабахе находится войско правителя государства Мавераннахр Железного Хромца. Вот мы ему там и наломаем хвоста....

Просторечные слова в устах хана, обычно изъяснявшегося по-восточному пышно и красиво, вызывают на лицах эмиров, нойонов и сыновей хана улыбки. Кое-кто даже смеется. Но сам хан серьезен, он знает, насколько опасен будет задуманный им поход - Тимур давно уже показал себя талантливым полководцем, и не просто будет с ним сладить.

"Почему Тохтамыш задирается на Тимура?
– думает Родослав.
– Не поделили Азербайджан? Хорезм? Иные земли? Но ведь хану известно, что Тимура пока ещё никто не победил..."

Тохтамыш, как бы отвечая на мысли Родослава, говорит:

– Пусть меня не спрашивают, для чего иду на Железного Хромца. И не предостерегают. Ибо я знаю, что если не я - на него, то - он на меня. Ныне я сильнее его, и лучше я на него нападу, чем, упустив время, достукаться, что он на меня нападет. Он - вор, он - незаконный правитель. Его дурной пример заразителен. И если не найти на него управы - беда всем. Смуты пойдут по всему свету... Я Мамаю сломал хребет - и Хромцу сломаю!

Эмиры и нойоны, светясь масляными глазками в узких щелках, кивают головой, цокают языком. Головы их покрыты шитыми золотом тюбетейками. Черные бороды, приглаженные волосок к волоску, надушены мускусом и распространяют благовоние. Эмиры радостно пойдут со своим ханом в Закавказье. Таких, кто предостерег бы хана и посоветовал бы ему быть пооглядчивее с воинственным и удачливым Тимуром, - таких нет.

– Так вот, коназич, - продолжает хан, - даю тебе полтысячи воинов. Покажешь себя в битве - в другой раз дам тысячу. И так вот буду возвышать тебя - до темника...

Родослав вопросительно скашивает взгляд на своих бояр. Один из них, Таптыка, одетый и обутый в кафтан и крючковатые булгарские сапоги, хранит на своем скуластом лице выражение полной непроницаемости. Другой, дядька Манасея, глазами умоляет княжича: "Благодари царя! Падай перед ним ниц!.." Юноша падает и целует ковер, простертый до подножия престола.

Меж тем хан, жизнь которого проходит в атмосфере вечной подозрительности, внезапно улавливает в перегляде рязанцев нечто неверное. И он уже смотрит на княжича сквозь полуопущенные ресницы. "Встань!" приказывает резко. И сразу в тронном зале - гробовая тишина. Переменчивость в настроении хана могла быть вызвана чем угодно и побудить его к самым неожиданным, самым непредсказуемым решениям. Только что он был благосклонен и милостив - и вот он уже грозный повелитель. И в глазах его - недобрые огоньки.

Родослав вскакивает на ноги, смотрит на Тохтамыша открыто, смело и... преданно. Да, в этот миг он предан хану. Забыто о давнем намерении бежать. Забыто о многих обращениях к отцу за тем, чтобы получить разрешение на бегство. Взгляд хана неожиданно теплеет. Стремительный вскок юноши на ноги напоминает Тохтамышу его собственную горячую юность. Ресницы хана невольно приподнимаются, и он уже смотрит ласково. "Джигит!" - думает он, решив про себя, что, пожалуй, отдаст за этого, высоких русских кровей, коназича одну из своих дочерей. Например, Ханике.

– А когда вернемся из похода, - продолжает Тохтамыш, - я прикажу подобрать тебе невесту. Красивую подберем тебе невесту. Розу подберем...

Эмиры улыбаются. Одобрительно трясут бородами.

– А теперь иди и готовься к походу.

Родослав и его спутники учтиво кланяются. Вдруг, таинственно улыбаясь, хан спрашивает:

– Тебе, коназич, по сердцу моя дочь Ханике?

Родослав замирает. Он не верит своим ушам - царь спрашивает его о своей дочери Ханике. В нынешнее лето он видел её в тот памятный для него день скачек, когда стал победителем. Ханич Керим-Берди, друг Родослава, подвел его к своей сестре, одетой в шелковый розовый халат и красные шаровары, и Родя не узнал её. Недавно ещё маленькая и угловатая девочка в одно лето выросла в стройную девушку с живыми глазами и румяным лицом. И если прежде весь вид её говорил о равнодушии ко всему окружающему, то теперь её глаза смотрели на весь мир с веселой жадностью. Ханике спросила Родослава об обычаях на Рязани. Когда он сказал, что на его родине в обычае кулачные бои, - она не проявила к таковым особого интереса. Зато звонко рассмеялась, когда он сказал, что на Рязани ещё в обычае потешные бои - так назывались детские воинские игры. Ее позабавило слово "потешные". Но ещё больше её заинтересовал рассказ Родослава о рязанских скоморохах, которые водили ученых медведей и собачек, веселили людей шутками и прибаутками, различными розыгрышами.