– Прозвище коего - Кошка?

– Федор Кошка - да. Так вот этот Федор Андреевич говорит: продай де Москве Мещерскую землю... Я насторожился: тут что-то не то... К чему им моя земля? Выяснилось, что Москва намерена купить все земли на грани с Рязанской...

В который раз Олег Иванович был удивлен очередным свидетельством всемогущества Москвы. Сколь же надо иметь серебра, чтобы покупать не деревни, даже и не волости, а уделы, области а то и целиком княжества?... Вот уже и к Мещере протянули руки. И какое коварство? Хотят отсечь Рязанскую землю от Муромской - расколоть единую епархию... Тако же Москва подбирается и к Туле, ныне покамест ещё управляемой татарскими баскаками. Обжимают Рязань с трех сторон, оставляя ей простор лишь на юг, в Дикое поле, а там господствует Мамай... Рука Олега невольно потянулась к глухому вороту, рвануть бы его, высвободить горло...

– Что ж ты ответил московиту?
– вопросил тихо.

– Покамест не продал...

– И не продавай. Ни нынче, ни завтра. А уж коль надумаешь, - то я у тебя куплю!

Серые внимательные глаза Александра Уковича подернулись тусклой дымкой неверия... Сомневался, что рязанскому князю по силам купля большой земли. Тем паче, что и стол-то из-под него выбит, и ещё неизвестно, сумеет ли он окняжить отнятую у него вотчину. Этот ход мыслей туземного князя был уловлен Олегом с присущей ему быстротой разума. Опустив руку и с силой пригнетая кулак к столу, подтвердил:

– Куплю! Не спеши продавать моему недругу... (наложил нижнюю губу на верхнюю).

– Что ж, погожу, - пообещал Укович, и глаза его вновь прояснились, разбуженные неистребимой силой Олегова упрямства и целеустремления.
– Я, друже, понимаю твою душевную муку. У тебя силой отняли великий стол, принадлежавший тебе по праву, и ты обязан вернуть его себе. Это твой долг перед Господом Богом и твоими подданными. А иначе-то - нельзя. Но непросто тебе будет вокняжиться. И вот что я тебе посоветую. Ты сказывал мне, что твой боярин именем Епифан Кореев поехал в Золотую Орду за мурзой Салахмиром. Не ведаю, каков твой Епифан, но я тебе посоветую направить туда ещё одного посла, ведающего татарскую молвь. Вдвоем с Епифаном они уговорят царицу Тулунбек отпустить на Рязань если не Салахмира, то иного мурзу. Без позволения царицы Салахмир не решится отбыть.

– Епифаша, я полагаю, справится и один с моим поручением.

– Оно бы и хорошо. Но другого человека ты пошлешь не с пустыми руками, а с моей грамотой. Я бывал на поклоне минувшим летом у царицы - она мне покровительствует. Моя грамотка окажется нелишней.

Олег протянул руку Уковичу:

– А вот за это, друже, ещё и ещё спаси тебя Бог...

Глава семнадцатая

Ночные молитвы

В изгнании князь Олег и его семья почти не изменили образа жизни, согласуя его, как в монастыре, с богослужебным порядком. Рано пробуждались, умывались и вставали на молитву. Затем, омыв обязательно руки, брались за дела: он - за государевы, женщины - за шитье и приготовление лечебных снадобьев для раненых. В десять часов утра - обедня в домашней церкви Александра Уковича. Обедали в полдень, после новых трудов, затем ложились отдыхать, после сна вновь работа, затем ужин и, наконец, вечерня.

В те ночи, когда князь опочивал отдельно от княгини (и здесь, в Городце Мещерском, у них было как общее ложе, так и отдельные спальни), он часто вставал посреди ночи на колени перед образом Спаса и молился особенно истово, ведая, что "нощные молитвы паче твоих дневных молеб...".

Позор, какой он испытал под Скорнищевом, потерпев страшное поражение, жег его и мучил, обострял чувство вины перед подданными и перед мертвыми предками. Душа терзалась сомнениями в своих силах. Плакал и молил о помощи. Молил о помощи и рыдал. И если бы кто в этот час увидел князя при тусклом свете лампады, сотрясаемого всем телом и рыдаемого, - страшно бы подивился. Ибо днем, на людях, Олег Иванович был бодр и энергичен, и упрям, и иногда сердит, а то и зол, - но всегда величав, даже во гневе...

Стыд, позор и тоска... Утекал с дружиной от преследователей как заяц, без оглядки, в надежде, что его белый конь с темной гривой, на своих крепких, совершенных форм, ногах, с кожаными обвязками на бабках, выхоленный и вычищенный, выдержит любую скачку. Вынужден был оставить все отчину, престол, народ... Кто он теперь? Сорванный кем-то с дерева и брошенный по ветру листок... А ведь мечтал некогда о могуществе Рязанского княжества и его процветании. Даже о верховенстве на Руси помысливал. По мере накопления жизненного опыта иные мечты блекли, ибо были заведомо обречены, но иные облекались даже и в зримые достижения. Богатела Рязанская земля. Во всех тридцати городах расцветали ремесла, шумели торги. Олег не налагал на подданных слишком больших налогов, ладил с соседями. После Тагая никто не смел его тронуть - побаивались. А вот с Москвою попал впросак...

Испытав на себе силу Москвы, он понял и другое - какими коварными, какими неверными могут быть, казалось бы, такие близкие люди. Измена Владимира Пронского распаляла в нем чувство мести и жажду возмездия. Думал - если удастся собрать силы и взять Переяславль - не пощадит зятя, повелит убить его...

Да, но как вернуть себе стол? По совету Уковича послал в Сарай, во след за Епифаном Кореевым, Софония Алтыкулачевича - с грамотами и подарками. Афанасия Ильича ещё раньше послал в Литву - просить Ольгерда повлиять на московского князя, чтобы тот не мешал Олегу окняжить свой стол... Теплилась кое-какая надежда получить помогу и от донских бродней.

И свое войско готовил. Ратные с утра до ночи пропадали на воинских играх. Бояре худели на глазах: растрясали свои жиры в хлопотах и заботах о дружинах, о семьях. Сам князь просил их хорошо кормить ратных и следить за их здоровьем. Сам внимал каждому, и внимая, открывал такие глубины человеческих судеб, о каких доселе не догадывался.

Днем вошел в княгинину палату - в густые запахи трав, настоев, отваров. (Жена с дочерьми, княжной Анастасией, боярынями готовили снадобья, посещали раненых. Своими руками меняли пропитанные кровью и гноем повязки, накладывали мази на раны). Надеялся увидеть жену повеселевшей. После нескольких недель отчаяния и ужаса Фрося с дочерьми стали обретать спокойствие духа в заботах о более несчастных, чем они, - о раненых. Приятно было видеть, как Фрося день ото дня оттаивала, глаза её вновь стали лучиться. Но, едва взглянув на супругу, понял: она огорчена. Чем? Оказалось, на лекарский двор поступил новый раненый, получивший рану в плечо... на игрушках, - этих воинских упражнениях, - по имени Федот, из пеших.