Но Олег Иванович после моления был спокоен. Он сказал:

– На Оке мы уже не встретимся. Опоздали. Московиты пришли в Коломну, а из Коломны по-над рекой идут к Лопасне...

Ордынские посольники переглянулись меж собой, затарабарили по-своему. Одни утверждали, что выход московитов к Лопасне не опасен, другие были противоположного мнения: опасность такого маневра они видели в том, что московиты, скорее всего, не остановятся на Оке, а пойдут навстречу Мамаевым войскам, чтобы не дать ему встретиться с союзниками. Для Ширин-бея было ясно, что этот маневр был совершен московитами ещё и в угоду рязанскому князю - с расчетом задобрить его и вырвать из тройственного союза.

– Почему ты не предупредил о том хана?
– недовольно спросил монгол, обращаясь к Олегу Ивановичу.

Князь ответил, что предупредил и уже отправил гонца к царю Мамаю; сам же глазами сказал окольничему: "Распорядись - пошли гонца немедля..." Юрий тотчас вышел из палаты сделать распоряжение.

Ордынцы опять заговорили меж собой, видимо, забыв, что Олег и некоторые из его бояр понимают ордынскую молвь. Наконец Ширин-бей потребовал от Олега Ивановича немедленного выступления его войска на Лопасню: ставить заслон противнику. Князь и не подумал возразить.

Тут же, в присутствии ордынских посольников, распорядился готовить рать к походу. Ширин-бей понимал, что распоряжение могло быть ложным, и чтобы оно было исполнено, следовало ему, Ширину, остаться на Рязани и проследить за исполнением. Но оставаться на Рязани не хотелось, ибо ему наказа такого от Мамая не было. На другой день ордынцы покинули Переяславль, озабоченные, но и несколько удовлетворенные хотя бы обещанием Олега встать на пути московского войска.

Глава двадцатая

Короткое свидание

Продав кольчугу, Савелий весело засобирался домой. Уложил на телегу непроданные подковы, серпы, удила, расстреножил пасшуюся неподалеку лошадь, введя её в оглобли, ласково похлопывал по сыто лоснящемуся крупу, трепал за холку. Великая удача - сбыть железную рубаху в первый же вынос на торг! То-то старуха и сыновья со снохами будут довольны! Мечтали завести в хозяйстве ещё одну лошадь - вот и заведем...

Пока стягивал супонью клешни хомута, кто-то сзади подошел легким шагом и слегка толкнул кнутовищем в спину. Оглянулся - Павел!

Зубы в веселом оскале, усы врастопырку, глаза блестят... Каурый конь Павла, некогда любовно выхаживаемый самим Савелием, стоял чуть позади.

Поистине сегодняшний день был днем удачи! После того, как продана кольчуга, встреча с любимым сыном, и притом столь неожиданная, в дни, когда только и слышишь повсюду тревожные разговоры о надвигавшейся войне, просто счастье...

– Павлуша!
– Савелий раскинул руки в зауженных рукавах холщовой рубахи, обнял сына, обдав его отцовским терпким кузнечным запахом.
– Сынок! (Прослезился.) Я об тебе уж стосковался. Как ты там, на гранях-то московских? Жив-здоров, стало быть?!

– Как видишь, батяня...

– Мать обрадуется! Изо дня в день об тебе толкует! Ну да ладно, дома поговорим. Обожди-ка, чересседельник привяжу...

Торопясь, старик вздел через кольцо седелки сыромятный ремень, чуть ли не впробежку обошел коня и подвязал ремень, вместе с оглоблями приподняв хомут и понудив тем самым коня держать голову высоко и весело. Павел с сожалением сказал:

– Домой-то, батяня, мне неколи заглядывать...

– Как неколи?
– Савелий даже обиделся на такие слова сына.
– Ты что из нелюди?

Павел - объясняя и оправдываясь:

– Я привез князю весть, а он велит мне на скорях ехать обратно... Только одну минуточку и вымолил для встречи с тобой...

– Что за весть?

– Война, батянь!

Савелий побледнел: он решил, что московские рати перешли рязанские границы и идут к Переяславлю. Чем это обернется - он знал по опыту Скорнищевской битвы, когда потерял сына Карпа.

– Но ты шибко-то не стращайся, - успокоил Павел отца.
– Московиты из Коломны свернули на Лопасню. Видать, не хотят с нами сражаться. Может быть, у нас не будет с ними войны...

Савелий перекрестился, проговорив благодарение Богу, рукавами рубахи утер вспотевший морщинистый лоб. И решительно:

– Ну, а теперь - домой! Домой, домой! С матерью повидайся! Без этого нельзя, сынок!

Павел согласился: ведь ему надо было ещё просить благословения на женитьбу у обоих родителей.

Трогательная встреча с матерью, сопровождаемая слезами радости и умиления на её лице, длилась совсем недолго: сын объяснил необходимость немедленного отъезда на московское порубежье, и мать сначала заплакала, потом просила его беречь себя, дуром не подставлять голову под меч, не лезть на рожон. Павел попрощался с родителями, с братьями, снохами и племянниками и перед тем, как сесть на коня, объявил, что он надумал жениться на девушке с московской сторонки и просит у отца-матери благословения.