После операции на сердце в 1973 году Лански предстал перед судом в Майами по обвинению в уклонении от уплаты налогов. Его оправдали. Дважды после этого правительство выдвигало против него обвинения, но осудить Лански не удалось. В ноябре 1976 года Департамент юстиции оставил попытки упрятать его за решетку.

В Израиле Лански подружился с журналистом Ури Даном. Эта дружба продлилась несколько лет, и Лански много рассказал Дану о своем прошлом. Тайком от Лански Дан собирал материал для книги о нем. После ее публикации Лански почувствовал себя преданным, что лишь усилило его недоверие к писателям и журналистам. Когда его спрашивали, как он относится к действиям Дана, Лански в упор смотрел на интервьюера и без тени улыбки говорил: «Некоторые готовы на все ради денег».

Во время пребывания Лански в Израиле некий преступник по имени Илан решил похитить его и потребовать выкуп. План не был приведен в исполнение из-за таинственного исчезновения Илана. Позднее в северной части Израиля было обнаружено его тело, разрубленное на куски и упакованное в свертки. Убийцу так и не поймали.

Тюремное заключение могло быть страшным испытанием для человека, привыкшего к свободе и нравам улицы. Тем не менее если у тебя были связи, то твое времяпрепровождение могло стать комфортным и безопасным, как в случае с Максом «Падди» Хинксом, здоровенным вымогателем в банде Дылды Цвиллмана.

«Во время моих отсидок в тюрьмах деньги играли огромную роль, — вспоминал Падди. — Все, что для меня делалось, делалось благодаря связям Дылды, за что ему огромное спасибо. Я любил его до конца его дней».

В 1939 году Падди посадили в слабо охраняемую тюрьму в Луисбурге, Нью-Джерси.

По словам Падди, в Дуйсбурге они спокойно могли играть: «Однажды, когда меня хотел уличить суперинтендант, я сказал ему, что мы играем на сигареты. И я стоял перед ним, без преувеличений, с карманами, полными денег.

У меня была отдельная комната над бараками, и еда лучшая. Еще был один человек, Плейбой Фигер, который приводил мне девочек.

Также я мог ходить в город, где покупал виски и угощал им всех. А на следующий день они про меня говорили, что этот вшивый еврей опять делает, что хочет.

Охранникам было практически все равно, что происходит. Частично они знали о моих связях, поэтому меня не беспокоили.

Меня арестовывали около пятидесяти раз, но отмотал я только два срока».

Иногда бывало и так: чем известней гангстер, тем жестче наказание. Джеку Гацику, которого отправили в 1932 году в тюрьму за неуплату налогов, приходилось там несладко. Джек чувствовал, что с ним обращаются нелучшим образом из-за его славы. Правда или нет, но он постоянно подавал прошения о переводе из тюрьмы Дуйсбурга в Алькатрас в Калифорнии. Он хотел в Алькатрас, потому что Аль Капоне, его товарищ и босс, находился там.

В июне 1934 года, проведя два года в тюрьме, Джек написал Сэнфорду Бейтсу, директору федеральных тюрем, прося об освобождении.

«Как вы знаете (или не знаете), — писал Гацик, — я получил неплохой жизненный опыт, отсидев под вашей охраной. Я пришел в колонию Ливенворс, штат Канзас, с дурной репутацией, о поддержании которой позаботились газеты, называя меня гангстером и бандитом, но, смею вас заверить, что это не больше чем выдумки мерзких репортеров. Со мной обращаются не так, как со всеми остальными. Мне дали это понять своими действиями ваши сотрудники».

Гацик жаловался, что и в Ливенворсе, и в Луисбурге за ним постоянно следили, его почту тщательно проверяли и вообще относились к нему с подозрением.

Из всего этого Гацик сделал вывод, что Бейтс считает его очень плохим человеком, несмотря на то что в его досье нет ни одного замечания.

Гацик жаловался также на плохое здоровье и самочувствие, которое, по его догадкам, вполне могло быть следствием не очень хорошего питания.

Запрос Гацика был отклонен. Но это не помешало его друзьям буквально завалить комиссию по досрочному освобождению письмами с просьбой выпустить их друга. Как правило, они мотивировали свои просьбы семейными обстоятельствами.

Родители Джека, Макс и Фанни, переехали в Лос-Анджелес в конце 20-х годов, чтобы быть с их другими детьми. Мать Джека умерла там в 1931 году от сердечного приступа. Когда Джека отправили в тюрьму, старший Гацик писал в комиссию по досрочному освобождению и попросил сделать то же всех приятелей Джека.

«Я прошу вас пожалеть старого больного человека, — писал Макс, — мне 84 года. Здоровье и зрение меня подводят. Я уже подхожу к концу своей жизни, и мне бы хотелось увидеть сына перед тем, как со мной что-нибудь произойдет. Джек был добр ко всем, особенно к своим больным родителям. Его мать умерла, узнав, что ее сын пойдет в тюрьму. У нее от таких вестей приключился сердечный приступ».

Отец Гацика объяснял, что его сын поддерживал стариков и снабжал их всем необходимым в течение многих лет. «Сейчас я держу для него свободную квартиру, чтобы жить вместе в одном доме», — писал он и обещал комиссии, что Джек исправится, если его освободят.

«Ваша честь, — писал Макс, — я обращаюсь к вам вот уже второй раз и готов писать вам еще не однажды. Пожалейте больного, почти слепого человека. Пожалуйста, не выбрасывайте это письмо в мусорную корзину, а помогите мне вернуть домой моего сына, мою опору».