Начинался полив; тут Омар терял покой, он даже ночевал в поле, чтобы не пропало ни капли отпущенной общиной воды. Вместе с другими мужчинами он поднимал воду с помощью архимедова винта — приспособления, известного еще в Древней Греции. Иногда применялось не менее старинное средство — шадуф, что-то вроде журавля, стоящего над рекой. В последние годы Омару удалось уговорить соседей соорудить на общие средства сакию — большое водоподъемное колесо, приводимое в движение с помощью живого тягла. Омар целыми днями не выходил из воды: вбивал сваи, ладил бревна, приделывал к колесу черпаки. Колесо поначалу разорило пять семей, но зато потом все были вознаграждены — каждый год приносил три урожая.

Самым радостным праздником для Фариды был сбор дыни. Фарида наслаждалась пряным ароматом сочных, золотистых плодов. И в арбузах она знала толк, мать, прежде чем разрезать арбуз, советовалась с дочкой, спелый ли он, и радовалась, убедившись, что Фарида словно вовнутрь арбуза глядит — никогда не ошибается.

Наладилось дело с поливом, и отец взялся за рис. Доходная культура, на нее всегда есть спрос на городском суке — крытом рынке. Теперь Омар и вовсе не вылезал из воды, а под бахчу, к огорчению Фариды, отвел лишь совсем небольшой клочок земли. Поездки в город с арбузами и дынями теперь стали совсем редки. Для Фариды же они были сущим праздником. Чего только не увидишь на базаре! К груде больших зеленовато-черных плодов то и дело подходят покупатели, прицениваются:

— Почем?

Фарида еще издали могла сказать, кто настоящий покупатель — с деньгами, а кто просто любопытствует, но всем отвечала одинаково приветливо. Иногда отец уходил куда-нибудь, оставив дочку одну с товаром. Фарида и тогда не терялась.

Разборчивый покупатель требовал, чтобы девочка, сидевшая на самом верху кучи, подала ему то один, то другой арбуз; выбрав, он подносил арбуз к уху и стучал по нему, давил, проверяя, хорош ли. Фарида и так знала, что все арбузы и дыни у нее зрелые, но, чтобы угодить покупателю, готова была сколько угодно перебирать плоды.

После распродажи отец давал дочке денег — купи себе, мол, что захочешь. Это был верх блаженства. С несколькими грошами Фарида заходила во все лавки — особенно в те, где продавались ткани и украшения. Требовательная покупательница, она просила, чтобы ей показали то одно, то другое, то третье, Купцы знали, что девочка ничего не купит, но добродушно подчинялись — стаскивали сверху рулоны с тканями, разворачивали, показывали, потом из-под прилавков доставали другие. Фариде нравилось все. Ей хотелось обязательно купить столько, чтобы хватило и маме и ей на одежду (на абаи), — вот только недоставало денег. Она подолгу простаивала у витрин ювелиров, мысленно примеряя украшения. Сколько тут соблазнов — только настроение себе испортишь! В конце концов покупала какие-нибудь недорогие сладости, усаживалась в повозку и лакомилась, пока отец заканчивал торговлю.

— А эта хорошенькая девочка не продается? — шутили прохожие, ласково поглядывая на Фариду.

Фарида смущалась, прикрывала лицо, а у самой сердечко колотилось от предчувствия близкого и таинственного счастья — того, о котором так непонятно рассказывала соседка. В эти минуты почему-то вспоминалась школа, словно ее жених был там…

Отец тоже радовался, что дочка у него так хороша, — глядишь, затмит красотой сверстниц. Таким сокровищем уж наверное соблазнится какой-нибудь богатый жених. Жаль, не палестинцем он будет. Палестинцы большей частью в поселениях для беженцев, разбросанных по свету. Из одного такого поселения Омару бог помог выбраться. Вспоминая о времени, проведенном там, Омар всякий раз вздрагивал.

Мать рассказывала Фариде, что когда-то ее муж мечтал о сыне. Уже тогда болезнь легких подтачивала силы Омара. Ему хотелось воспитать наследника и передать ему хозяйство, а сам он, глядишь, и пристроился бы к какой- нибудь нетрудной работе вроде присмотра за сакией. Когда мать носила Фариду под сердцем, старухи предсказывали, что у нее родится дочь; отец сердился на них, называл кощунством попытки разгадать божий промысел. Но будь он шиитом, он пошел бы в десятый день месяца муххарама — день убийства халифа Али — с процессией огорченйя, несмотря на то что знал случай, когда один мусульманин, возглавив в этот день траурное шествие Аза Камат, зря надел черную рубаху и понапрасну в исступлении бил себя по плечам и по спине цепью. Пророк не послал ему сына, его усердие не было замечено.

Омар понимал, что он сам недолговечен, что вместе с ним прекратится род аль-Баяти. Он горевал, что уже и так потерял Палестину — родину отцов, теперь его семя исчезнет без следа.

Старухи, предсказывавшие наследницу, оказались правы. От огорчения здоровье Омара, и без того слабое, ухудшилось. Но он не сдавался — трудился и дома и в поле, ежедневно пять раз совершал салят — посещал мечеть, ходил на похороны.

Однако беды словно преследовали его. Омар и без того еле таскал ноги, а тут его сразила новая болезнь. Из города приехал врач и объяснил, что по-научному эта болезнь называется шистоматоз, причина ее известна. Оказывается, стоячие воды, в которых возделывают рис, кишат мельчайшими червячками-церкариями. Они впиваются в кожу, проникают вовнутрь, распространяются по всему организму. Отсюда и адские головные боли, и резь в пояснице.

Несмотря на свой недуг, Омар не пропускал ни одного салята. С трудом совершив омовение, становился на молитвенный коврик. Пока он стоя шептал молитвы, боли не было, но стоило ему опуститься на колени, нагнуться, чтобы лбом коснуться коврика, и тут от боли он начинал путать все, тщетно силился подняться, кряхтел и стонал.

В таких случаях мать не ждала, когда ее позовут. Обеими руками она хватала мужа, как малого ребенка, помогала ему встать на ноги.

— Мне бы водицы из священной реки — все недуги как рукой снимет…