На следующий день, сразу после завтрака, приступили к тому, на чём остановились вчера — записи вокала.

Юля за ночь прекрасно выучила материал и, к всеобщей радости, за несколько дублей спела все композиции, так как надо.

— Н-да, не зря товарищ Кравцов постарался, — констатировал я очевидное, наливая стакан утреннего эликсира.

— Очень помог, — согласился со мной Сева, вновь отказавшись от «сообразить на двоих», ибо ни он, ни Юля, ни комитетчик к моему застолью вчера не присоединялись. А значит, и похмеляться им было не нужно.

К слову сказать, мне это тоже было не к чему. Чувствовал я себя превосходно и вчерашнее застолье на утреннем самочувствии никак не отразилось. Я был бодр, весел и готов к трудовому подвигу. Однако отдых сегодня я решил не заканчивать. И связанно это было с тем, что впервые за последний месяц я действительно расслабился. Напряжения сумасшедшей гонки последних дней ушло, и организму захотелось праздника. Так почему бы тогда не предоставить ему такую возможность, коли эта возможность представилась сама собой.

Придя в согласие со всеми своими внутренними «Я», я продолжил отдыхать, совмещая застолье с записью необходимых для страны песен.

После того, как вокальные партии были спеты, мы занялись аранжировкой. Затем пришла очередь сведением музыки и голоса воедино.

К полудню все три композиции, предназначенные для Мальвины, были полностью готовы.

Увидев, что получившимся результатом мы остались довольны, ко мне подошёл Кравцов, который ходил на капитанский мостик.

Посмотрел в мои бездонные добродушные глаза и сказал:

— Ты же не поёшь сейчас, так чего так часто к банке прикладываешься? Ещё белый день на дворе, а у тебя уже твои глаза в разные стороны смотрят.

— И ничего не смотрят. Я норм себя чувствую, — сказал нормально себя чувствующий и, икнув, добавил: — Тем более я сейчас как раз петь собираюсь, ик.

— Что петь? Вы же всё уже спели и записали?

— Мы записали для Мотьки, а для души ещё нет. Поэтому сейчас ещё пообедаем, ик, и пару шлягеров забабахаем.

— Подожди бабахать. Я сейчас разговаривал с товарищем Лебедевым. Он проинформировал меня, что американцы интересуются: когда им можно прибыть к нам для обещанной записи? Говорят, что с тобой они всё согласовали, и ты был не против. Но я думаю…

— Правильно ты думаешь, — перебил комитетчика я, полностью согласившись с невысказанной мыслью. — Не надо нам сейчас никаких интуристов. Я не в форме. К тому же, совсем неохота сейчас с ними возиться. Скажи им, что обещание своё помню и обязательно его исполню. Но сегодня выполнить его из-за стечения непредвиденных обстоятельств, к сожалению, не могу. Пусть скажут дочкам, что запишу их, как только прибудем на место. А сейчас я накладываю на них санкции, ик.

— Что накладываешь? Ты о чём? — не понял Кравцов.

— Не до них сейчас — говорю. Не охота мне сегодня с новичками морочиться — настроения нет.

— Ясно, — кивнул тот. — Может оно и к лучшему. А то увидят тебя и всё это, — он показал рукой на накрытый стол. — Так что хорошо, что на потом отложить решил, — посмотрел на катушки с плёнками. — Насколько я понял всё готово? Плёнку можно передавать в Москву?

— Отправляй. Только оригинал не бери. Пусть тут останется. Мы несколько копий сделали. Возьми одну. Она хорошего качества.

— Отлично. Тогда всё? Вызываю официантов из столовой?

— Зачем? Еда же ещё есть, ик, — не понял я.

— Как зачем? Попрошу их всё это убрать, и поплывём на лайнер.

— Не надо ничего убирать, — покачал головой я и вновь икнул, глядя на оставшуюся половину трёхлитровой банки. — Я же говорю: сейчас ещё несколько песен записывать будем. Так что сегодня тут догуляем, а завтра с утра вернёмся на рейдер. Тем более, ик, насколько я помню, завтра в полдень мы уже должны будем прибыть в порт назначения?

— Правильно помнишь, — кивнув, согласился со мной Кравцов и обратился к ребятам:

— А вы? Тут останетесь или со мной поплывёте?

— Мы с Сашей, — ответила за себя и за Севу Юля. — А то, ему одному тут скучно будет.

— Дело ваше, — пожал плечами полковник, взял магнитофон, плёнки с записью и проинформировал:

— Буду через час. Не шалите тут. Всё. Ушёл.

Он ушёл, а мы остались.

Посмотрел, на стоящую банку, икнул и пожалел о том, что не смог с нами отправится в это путешествие мой деревенский друг Федя Федин. Почти перед отплытием его тётка сломала обе ноги, и Феде пришлось остаться на берегу. А жаль. С ним было бы за столом повеселей.