– Зачем тебе это нужно? – спрашивал я Симоняна.

– Ты не понимаешь, – объяснял Никита. – Сейчас он за «Динамо» больше переживает, а завтра скажет, что вот с Симоняном по душам поговорил – и теперь он за «Спартак»!

Никита и меня приучал общаться с людьми так же.

И Бобер такой же был. Когда мы выиграли чемпионат в 1969-м, пригласили его на банкет в узком кругу и замечательно посидели. Но когда он выпивал, иногда выходил из-под контроля – и так чудил! Однажды мы с ним и с Симоняном сидели в отдельном кабинете ресторана «Арарат». Он, уже под градусом, решил прогуляться по залу. Я – за ним, чтобы он не сотворил чего-нибудь.

Бобров увидел открытую кабинку, в которой сидели две девушки и два парня. И вдруг он подтянулся – и с ногами к ним за стол прыгнул! Они как выскочили на него! Слава богу, Симонян все уладил, иначе началась бы заварушка. Я его схватил и потащил обратно в кабинет, чтобы больше ничего не натворил.

И Стрельцов таким же по молодости был: сто грамм выпьет – и попер. Кого хочешь поколотит! Я абсолютно уверен, что никого он не насиловал, потому что не был на это способен, а вот побить и вправду мог. За ту жуткую историю с ним, Огоньковым и Татушиным я немного свою вину чувствую. Мы дружили с Татушиным. И получилось так, что в 1958 году весной у меня была порвана мышца задней поверхности бедра. А когда вылечился, сборная СССР проводила последнюю контрольную встречу перед отъездом в Швецию – против спартаковского дубля в Тарасовке. Дубль выиграл 3:1, а я в его составе два мяча забил!

И меня захотели оставить на сборах. Но я сказал:

– Если поеду в Швецию – останусь. А так что буду здесь сидеть?

Не надо было мне торопиться, дураком быть, – промолчал бы, мог и на чемпионат мира попасть. Сам не сообразил, что говорю. Тренеры пошли совещаться и, вернувшись, сказали:

– Ты мало тренировался, поэтому в Швецию не поедешь.

«Как это: мало тренировался – а два гола им забил?» – думаю. Короче, уехал на три дня за город отдыхать. Возвращаюсь, а мне рассказывают об этой истории. Я обалдел. И понял, что, если бы остался, – ничего бы не произошло. За это себя и корю. Ни за что не допустил бы, чтобы в компании с Татушиным оказались Стрельцов и Огоньков.

Еще до ВВС я был учеником токаря на том самом карбюраторном заводе, где работали родители. Хотел как-то помочь матери. Но меня, маленького, никуда не брали. А в нашем доме жил мастер инструментального цеха, душевный человек, любил меня как сына. К нему и устроился.

Я даже через крыши убегал с завода смотреть игры «Спартака». Игру посмотрел, опять через крышу прибежал – и в цех.

– Где был? – спрашивал начальник цеха.

– Курил.

– Сколько ж ты мог курить? – хмурил он брови.

А директором карбюраторного завода был Василий Поляков, бывший правый защитник «Торпедо». Крупный дядечка, на Карасика из фильма «Вратарь» похож. И вдруг он в наш цех приходит и меня спрашивает. Я испугался: директор завода, за ним свита… Подошел – и вдруг интересуется, где игра в следующее воскресенье. Говорю, что на «Шерстянике» (сейчас там стадион «Труд»). Он сказал, что обязательно приедет посмотреть. А его друзьями были Анатолий Акимов, а также Николай Петрович Морозов, будущий главный тренер сборной СССР.

Я видел их на заводе, они приезжали к нему то ли карбюратор какой-то получить, то ли… поддать. Для меня тот же Акимов, до войны в «Спартаке» игравший, легендой был. Ну примерно как Олег Тимаков, который два года подряд в финалах Кубка за красно-белых голы головой забивал. Я, тогда еще совсем маленький, на этих людей смотрел как на каких-то богов.

Директор завода Поляков хотел видеть меня в «Торпедо». Но я в ВВС оказался, а на них повлиять было невозможно. В 1952-м после Олимпиады в Хельсинки разогнали «команду лейтенантов», ЦДСА. А в 1953-м умер Сталин. Я услышал об этом по радио, будучи с ВВС на сборах в Сочи. Плакать не плакал, но сразу мурашки по коже побежали. Что дальше будет? Вскоре возникла мысль, что это и по команде ударит.

Месяц еще просуществовали, тренировались в Лефортово, – и все. Обидно было – команду-то Всеволод Михайлович на моих глазах делал. Потом непродолжительное время была команда Московского военного округа, где объединились футболисты разогнанных ЦДСА и ВВС. Но и она просуществовала совсем недолго.

Когда разгоняли ВВС, мою мать начали агитировать на заводе, чтобы я в «Торпедо» перешел. Отвечал, что не могу, потому что за «Спартак» болею.

Специальная комиссия управления футбола распределяла игроков ЦДСА и ВВС по другим клубам. Мне дали альтернативу – «Торпедо» или «Спартак». И мой спартаковский выбор приняли.

А незадолго до того за мной в Лефортово из «Спартака» приезжали – главный тренер Соколов Василий Николаевич и Морозов, администратор. Я пообещал перейти. Соколов уточнял:

– Не обманешь?

Но какой тут обман, тем более что появился шанс попасть в любимую команду?

Соколов был неоднозначный человек. Приходит к тебе – хвалит тебя и «поливает» меня, приходит ко мне – все наоборот. Вот поэтому он надолго в «Спартаке» и не задержался. А вот кто порядочный был – так это Николай Алексеевич Гуляев.