Шрифт:
– На все план Божий, – говорила бабушка Анна, и все замолкали, ибо спорить с ней было равносильно попытке переубедить каменную гряду и попросить подвинуться.
Бабочки щекочут мое лицо, когда я пробираюсь через библиотеку, стараясь не наступать на еще живых мотыльков с обгоревшими крыльями.
– Бедняжки, – говорю я им, всем сердцем жалея, что никак не могу помочь, – Потерпите немного. У мыслей всегда отрастают новые крылья.
Огромный комар уселся на мое плечо и согласился с каждым словом.
Двенадцатый этаж
1
Когда библиотека остается позади, и яркое сияние сгоревших крыльев гаснет за спиной, где-то под потолком слышится вкрадчивый тихий шорох. Что-то такое можно услышать, если шаркать ботинками по мокрой траве. В нашем Доме живет множество звуков, и не всегда в их появлении виноваты его жильцы – когда обитаешь в теле живого существа, нужно перестать удивляться всякой мелочи.
Над головой, с трудом опираясь на узловатые паучьи лапы, проползает старый металлический лифт, пощелкивая не закрывающимися дверями. Последние дни ему совсем голодно: электричество в Доме давно вышло из строя, и он шныряет по самым темным уголкам, в поисках какой-нибудь легкой добычи. Чаще всего это крысы, или кто-нибудь чуть покрупнее.
На людей он не нападает. Ну почти. А на жильцов дома, он кидается и того реже, так что мне можно не бояться. Но на всякий случай, я ожидаю, пока эта черная громадина, пропахшая свалявшейся шерстью, грязью, потом, нафталином и машинным маслом нехотя скроется за поворотом, прежде чем выйти на лестницу. Как говорит бабушка Анна «Береженного Бог бережет», так что лучше перестраховаться.
К лифту в нашем Доме привыкли все. Даже горничная и кухарка с нижних этажей, хотя обе они предпочитали спускаться и подниматься по ступеням, чем залазить внутрь механического чудовища, лязгающего челюстями створок, как лезвиями гильотины в Париже.
Единственным, кто действительно не любил лифт и чертовски его боялся, был мой учитель Рудольф – наудачу его этаж следующий, и совсем скоро я пройду мимо его маленькой каморки, где он проводил со мной занятия. Двенадцатый этаж – темный, сырой и совсем маленький. Когда-то он принадлежал моей покойной тете Эльзе, но последние шесть или семь лет стоял заколоченный, закрытый на замки и засовы. Мы никогда не заходили туда без лишнего повода, и частенько даже забывали о нем.
Конец ознакомительного фрагмента.