— Немножко налью тебе, а?

Эрес сонно пробормотал:

— Не беспокойтесь. Голова у меня что-то болит.

— Ну ладно, Эрес, поспи. Но разве так можно, Эрес, прийти домой — никому ни слова и лечь спать без ужина! Ты ведь мне родня, земляк. Теперь спи, мешать не буду, не сердись, ладно? Что поделаешь, такой уж у тебя брат. Коль за работу возьмется, так держись!

Шырбан-Кок, покачиваясь, вышел, напевая под нос:

В гостиной Шырбан-Кок напустился на старика:

— Чего сидишь как оглушенный? Ну-ка спать. Завтра вставать рано. Работа ждать не будет!

Свет погас. «Это он, чтобы я слышал», — подумал Эрес и уснул.

Величественна зима в Саянах. Заснул Улуг-Хем под толстым одеялом из льда и пушистого снега. Проруби на реке, как медвежьи берлоги, клубятся паром. Горы в белых попонах. Леса и перелески то безмятежны, неподвижны, то гудят от буйных ветров. По ночам в тихую погоду мерцают крупные звезды, озаряя все вокруг голубым трепетным светом.

Дни стоят ясные, морозные — признак глубинных ветров. В колхозе спешили как можно больше сделать до наступления затяжных предвесенних буранов.

Эрес не отказывался ни от какой работы. Он помогал подвозить сено к зимним кошарам, чистил зимовники, ни разу не упустил случая съездить за удобрениями. Потом их возили на поля. Эта работа ему нравилась. Парни и девушки, чуть свободная минута, принимались бороться, осыпать друг друга снегом. При этом девчатам никаких скидок не делалось, и они не сердились.

Последнее время Долаана словно оттаяла, стала проще, доверчивей. Иногда на нее находили приступы веселья. Подкравшись к Эресу, заталкивала ему снежок за ворот, а сама визжала от страха: как бы парень с ней не расквитался. Звенел ее серебристый смех, в нем было так много радости. Черные глаза таинственно поблескивали. Словно и не было никого вокруг — только он и она, Долаана.

В такие минуты ему нет-нет и вспоминалась Анай-кыс, далекая, почти забытая. Эти игры, смех, мгновенные наплывы счастья — все это было так похоже на то, что он однажды уже испытал. И Эрес вдруг остывал, хмурился. Стряхнув с полушубка снег, медленно шел к саням, чувствуя, как его охватывает что-то похожее на злость, отчужденность. Девушка молча смотрела ему вслед. Ни разу не спросила, что с ним. О чем она думала в эти минуты?

День-другой после этого она словно не замечала Эреса. Он мучился и тоже молчал.

В один из таких дней Эреса вызвали в правление. В конторе были двое — председатель и Шырбан-Кок, сидевший у краешка стола с амбарной книгой в руках.

— А, это ты, — сказал Кончук, привычно осклабясь. Во взгляде его мелькнула приязнь, тут же сменившаяся прежней озабоченностью.

— Звали?

— Да-да, вызывал, — торопливо перебил Кончук. — Ты садись, присаживайся, — и сам пододвинул Эресу стул. — Вот какое дело, брат.

Краешком глаза Эрес заметил, как замерли пальцы Шырбан-Кока, листавшие книгу, и тут же снова пришли в движение.

— Мы тут советовались, понимаешь, — продолжал Кончук, — бураны близятся. Видать, через неделю такое завернет в горах, только держись... Всех разошлем на зимовки, чабанам в помощь. Но Агылыг — самая далекая стоянка, надо бы туда загодя отправиться, потом поздно будет, все заметет. Ну, кого послать? Все-таки далеко, путь нелегкий. А ты пограничник! Опыт, выносливость и так далее... а? Конечно, дело добровольное...

Он то улыбался, то хмурился, избегая смотреть в глаза Эресу, словно чувствовал себя виноватым, что посылает человека в этакую глухомань, в то время как другие лишнюю недельку будут греться в теплых домах...

— Это верно, — вмешался Шырбан-Кок. — А может, еще кого найдем?

Кончук удивленно взглянул на Шырбан-Кока, но Эрес уже встал, по-солдатски четко произнес:

— Я готов.

Лицо Шырбан-Кока просветлело.

— Ну вот и превосходно, — потер ладони Кончук.

В душе Эрес даже был рад отъезду. Неопределенность отношений с Долааной, та напряженность, какую он испытывал последние дни, не решаясь напрямик объясниться с девушкой, требовали разрядки. Обжегшись однажды на Анай-кыс, он был теперь сдержан, словно ждал, что Долаана сделает первый шаг, боялся показаться смешным. Но Долаана тоже не спешила. Почему? Там, в горах, наедине с собой, он мог обдумать свое положение. Разлука, казалось ему, все расставит на свои места.

Спустя час, не заходя к Долаане, Эрес уже седлал коня Шырбан-Кока: «Хороший конь, крепкий, умный».

Солнце скрылось в желтоватом мареве облаков, когда он выехал из села и затрусил в сторону гор по замерзшей дороге.

Он только раз, осенью, был в устье Агылыга — возил муку чабанам — и теперь дивился зимней красоте ущелий.

Высоко в небо уходили скалы. Казалось, что там, в вышине, они соприкасаются друг с другом. Закричи — и в ответ услышишь звонкое разноголосое эхо.

Агылыг и зимой замерзает не по всему течению. То тут, то там виднеются желтые перекаты. Они шумят и ярятся белой пеной, фонтанами брызг. В гору широкой полоской уходит голубая наледь. С деревьев, тяжелея, свисают сосульки. Они серебряно струятся вниз и чуть слышно позванивают при порывах ветра. Обмякший на солнце снег слепит глаза.