Анай-кыс смотрела на удалявшихся Лапчара и Эреса, и ей вспомнились другие два всадника, которых она увидела в предгрозовом небе, когда к ним приезжали Токпак-оолы. Теперь она смотрела и улыбалась. Улыбались ее глаза, губы, родинка. Всадники уже скрылись вдали. Ветер приближающейся весны словно вливал в них силу, приносил уверенность и надежду.

Прошло три года. По долгу журналистской службы я побывал в колхозе «Чодураа». Теперь он объединял два колхоза, в Агылыге и Шивилиге. Председателем этого крупного хозяйства был назначен Дажысан, один из ветеранов строительства новой Тувы, экономист, приехавший в деревню по призыву партии. Последние годы он был парторгом в «Чодураа». Именно такой руководитель, прошедший большую партийную и жизненную школу, нужен был этому крупному хозяйству.

Я интересовался наиболее значительным, чего достиг колхоз в последнее время.

— О бригаде Херела вы писали. Что еще покажем корреспонденту, Дулуш Думенович? — спросил Дажысан как человек, знавший, что колхозу есть что показать, но желавший услышать мнение управляющего шивилигского отделения.

— Чабанский центр, конечно. Там Лапчар Ирбижей все покажет, — не без гордости ответил Докур-оол и, вздохнув, добавил: — Покоя от него не было, пока не добился своего.

Приехал в Кулузун. Электричество, газ, телевизор. Но такие центры есть теперь и в других местах. То, что он располагался в Кулузуне, мне показалось естественным: отличные пастбища, вода близко. Познакомился с Лапчаром и Анай-кыс, был у них дома. Радушно встретили меня хозяева. Новый дом, современная мебель. На стене — почетные грамоты: «За достигнутые успехи...», «Лучшему чабану...» и так далее. Все хорошо, но все обычно. Такие же показатели и грамоты есть у членов его бригады. Спрашиваю:

— Как вам удалось в такой дали создать чабанский центр, наладить культурную жизнь, расскажите.

Хозяева отмалчиваются.

— Ну, тарга, мы-то тут при чем... Благодаря колхозу, — отвечал только Лапчар и начинал рассказывать об общих успехах, о колхозе, о том, что дало объединение «Чодураа» и «Шивилига», умалчивая о своих заслугах, о том, что было его мечтой и осуществлено теперь благодаря его усилиям.

Я уже собрался уходить, едва набрав материал для очерка о лучшем чабане, когда между почетными грамотами, висевшими на ковре, увидел непонятный предмет, прикрепленный к самой середине ковра.

— Что это за вещица, на таком почетном месте? — поинтересовался я.

— Это сыгыртаа из бересты, — ответил Лапчар и как-то особенно, мне показалось, посмотрел на жену.

Лицо Анай-кыс тоже просияло. Она улыбнулась:

— Первая вещь нашей семьи.

Я уже держал в руках семейную реликвию. Она не была шедевром прикладного искусства и вызвала мой горячий интерес потому, что едва о ней зашла речь, хозяев словно подменили, они стали разговорчивее.

— Как это? — наступал я. — Она ведь ни на что не годится. Расскажите.

Лапчар опять улыбнулся.

— Если об этом рассказывать — получится целая история.

Эту историю, начавшуюся с сыгыртаа, и записал я, назвав ее «Анай-кыс».

Потом я встречался с героями этой повести в Шивилиге, и мы втроем ходили к реке, где Анай-кыс и Лапчар играли в детстве в сайзанак. Когда мы пришли, там тоже играли дети, складывали камешки. К нам подбежал мальчуган, не выговаривавший половину букв алфавита, с ним девочка, они что-то объясняли. Анай-кыс наклонилась к ним, теперь они вдвоем говорили ей что-то. Она рассмеялась.

— Дети просят нас уйти, потому что сейчас они будут запускать ракету. Лапчар, а ты одной ногой стоишь на космодроме.

Познакомившись со своими героями, молодыми, дерзающими, с Лапчаром и Анай-кыс, Эресом и Долааной, я был взволнован и не мог не рассказать о них. Какие красивые люди живут у подножия Саян, на широких просторах Улуг-Хема. Нет ни начала ни конца песням о моем родном Улуг-Хеме, его людях. И, если я сумел написать еще одну, — я по-настоящему счастлив.