– Масаи едят правой рукой. Она считается чистой, а левая – нечистой.

– Как тут обращаются друг к другу? – спросил Николай, передавая сосуд с коровьей кровью Бонами и глазами давая понять, что за его столом пить ее никто не отважится.

– Женщин называют по имени первого ребенка.

К столу гостей подошел невозмутимый, стройный, крепкий, как ствол акации, вождь. Поднялись, раскланялись с любезными улыбками. Лед отчуждения мгновенно растаял. Вождя усадили за стол. Бонами переводил.

– Мы знаем, что в древности саванны Танзании населяли народы, близкие бушменам и готтентотам. И это они породили Адама около двухсот тысяч лет назад. И по сей день бушмены и готтентоты являются носителями корневой мужской Y-хромосомы, именуемой А, – говорила Мелиса, обращаясь к следившему за парящим в сгущающихся сумерках над загоном со скотом орлом вождю, – но с той поры многое изменилось и от древнего населения прародителей современного человечества в Танзании остались лишь крошечные островки.

Губы вождя растянулись в скупой улыбке. Оранжевое солнце, закатившись за горизонт, меркло, и грозное рычание выходящих на ночную охоту львов пронеслось над саванной.

– Три тысячи лет назад с севера, – вождь кивнул на контур синих гор, – с Эфиопского нагорья в нашу саванну пришли кушиты. Две тысячи лет назад сюда с севера, из песков Сахары, продвинулись народы банту, говорящие на суахили.

Вождю подали сосуд с коровьей кровью, и он с видимым наслаждением вкусил теплый напиток.

– А далее, – спросила Изабель, любуясь подражающими движениям животных танцующими масаями, ментально общающимися с духами.

– Полторы тысячи лет назад на побережье Танзании в бухтах, удобных для стоянки судов, появились паруса персов и арабов. Началась работорговля, – вождь выдержал паузу, словно припоминая что-то. – А с 1505 года портовые города Танзании оказались во власти португальцев. Арабы и африканцы изгнали их во второй половине семнадцатого столетия.

В темных небесах проступили яркие звезды южного неба. Мелиса, взяв гитару, запела. Изабель, хмелея от происходящего, подняв руки вверх, принялась танцевать. Масаи, сидя на циновках вокруг, принялись хлопать в ладоши, раскачиваясь в ритме гулких барабанов.

В сумраке в саванне была различима цепочка мигрирующих гну, она казалась бесконечной. Антилопы мычанием поддерживали взаимный контакт.

Скоро вся деревня запела, превращаясь в сцену импровизированного карнавала. Николай подумал о том, какое благословенное место ему довелось посетить и уж не тут ли однажды родился легендарный Адам, счастливый плод множества мутаций наследственной ДНК.

– Какой контраст между ночным небом северного и южного полушарий, – плечо Мелисы коснулось плеча Николая. – Я пытаюсь отыскать созвездие Октанта, центр южного небосвода.

В саванне стали различимы горящие фары. Пение смолкло. Вождь, поднявшись с циновки, молча исчез с каменным лицом. Ворота деревенской ограды отворили, и, визжа тормозами, в ковчег каменного века ворвались три джипа.

– Завтра будет большое сафари, – произнес Бонами с тревогой в голосе.

Мелиса, отложив в сторону гитару, внимательно взглянула на выбиравшихся из джипов людей. Пятеро были иностранцами: китаец, русский, немец, француз и англичанин. Каждого сопровождал рейнджер народа хадза. Из автомобилей выгрузили гору оружия. Масаи исчезли в хижинах. Деревня словно умерла. Была слышна лишь английская речь.

Мелиса, Изабель и Николай уединились в своей хижине, а Бонами с двумя товарищами растворились, скользнув неверными тенями под яркими звездами африканской саванны.

Бонами, Афолаби и Кгози вызвались помочь перенести багаж охотников и, жуя траву мираа с видом простаков, оказались свидетелями разговора, ведшегося на пониженных тонах.

– Насколько я знаю, слово «сафари» по-арабски означает «путешествие», – говорил русский, представлявший собой обезличенное мутное пятно. Зацепиться глазом в нем было не за что, кроме голого черепа и выпирающего живота. Налитый оплывшим жиром серый блик в пространстве.

Ответом было молчание. Русский в компании не пользовался доверием. Сухой чопорный англичанин в пробковом шлеме и шортах держался подчеркнуто обособленно и смотрел сквозь своих спутников, словно их не видел. Вежливо улыбающийся француз и собранный немец с настороженным презрением посматривали друг на друга, сохраняя внешнее приличие. Лишь китаец, движениями и мимикой похожий на робота, выказывал расположение спутникам, и полуулыбка не сходила с его исполненного восточного своеобразия лица с наивно хитрыми глазами.