Томас посмотрел на Эриса—оливковая кожа, каштановые волосы, проницательные глаза, затем на Рейчел—смуглая кожа, туго завитые волосы, улыбка. В них не было ничего особенного, но они сразу же стали симпатичными. Их лица были добрыми, и в них не было ни высокомерия, ни надменности, как ожидал Томас.

«Итак,» продолжал канцлер Андерсон, «прошло уже десять лет с тех пор, как Джон Майкл впервые задумал ПОРОК, и мы проделали большой путь в наших исследованиях с тех пор, как начали собирать тех, кто невосприимчив к Вспышке. Прогресс в те первые годы был, конечно, медленным. Пытаясь понять саму болезнь, испытывая наших испытуемых, чтобы убедиться, что они действительно иммунные, изучая вирус и то, как он взаимодействует с телом и мозгом. Медленно, но верно. Не проходило и года, чтобы у нас не было каких-то значительных достижений, и я бы сказал, что это лучше, чем кто-либо мог надеяться.»

Десять лет, подумал Томас. Это казалось ему таким долгим-долгим временем. И они явно не были близки к разгадке, иначе не стали бы возиться с этим лабиринтом.

«Томас?» сказал канцлер. «У тебя на лице самое большое сомнение, которое я когда-либо видел.» Он снова одарил меня своей дурацкой улыбкой.

«О… хм…» Томас заерзал в своем кресле. «Нет, я просто… кажется, вы так долго работали над этим. Я не знаю. Наверное, до меня только что дошло, что все идет не так хорошо.»

Андерсон кивнул, сжав губы, как будто это было разумное замечание. «Доктор Ливитт, вы хотите поговорить об этом?»

Лысый мужчина, казалось, очень хотел это сделать. «Почитай свою историю, сынок. Я призываю тебя найти любой вид вируса за последние несколько сотен лет, который был вылечен в течение нескольких десятилетий, не говоря уже об одном. Все, что угодно, от обычной простуды до лихорадки, Эболы и ВИЧ до ранних стадий некоторых видов рака. Это долгий, долгий, долгий процесс. И у этих людей не было наполовину разрушенного мира, в котором бегали бы психически больные шизы. Тот факт, что у нас хватило терпения и выдержки работать над этим с долгосрочной стратегией, является в значительной степени чудом. Но даже если к тому времени, когда мы найдем лекарство, останется всего десять процентов населения, мы, по крайней мере, спасем человечество от вымирания.»

«А как насчет иммунных?» Спросил Эрис. «Может ли человеческая раса продолжиться, если только они выживут?»

Доктор Ливитт усмехнулся, но тут же смутился, что так поступил. «Сколько из них выживут в мире, полном шизов?»

«Он мне действительно не нравится,» сказала Тереза Томасу.

«Да, мне тоже.»

«Доктор Ливитт верно подметил,» сказал Андерсон. «Мы сделали все возможное, чтобы собрать самых умных людей, самые передовые ресурсы и лучших субъектов, а затем обеспечить нам защиту от внешнего мира. Мы планировали долгий путь с самого начала, и мы не планируем останавливаться, пока ответ на эту болезнь не будет в наших руках, который можно представить миру. И это не должно быть сюрпризом для кандидатов, которые находятся здесь сегодня, то что мы тестируем и проводим испытания так часто, как это возможно, с самого первого дня. Разве я не прав?»

Томас кивнул, хотя ему показалось странным задавать этот вопрос тем самым людям, которых они проверяли. На самом деле, все это – в первую очередь их присутствие – просто казалось странным. Кто знает, может быть, это само по себе было своего рода испытанием. Одна из переменных, о которых они всегда говорили.

«Испытания в Лабиринте очень близки к началу,» продолжал Андерсон. «И мы готовились к этому в течение некоторого времени. Но прогресс, достигнутый нами за последние несколько лет на пути к нашей окончательной концепции зоны поражения…» он с трудом подбирал нужные слова. «Я думаю, что мы заложили прочную основу с помощью небольших тестов и испытаний, которые мы провели с нашими субъектами до сих пор. Шансы невелики, но, возможно, после испытаний в Лабиринте у нас будет чертеж. Кто знает? Может быть, нам удастся избежать второй или третьей фазы. Сегодня я настроен оптимистично.»

Он замолчал, его взгляд был рассеянным, как будто его мысли были на несколько лет в будущем, представляя себе идеальный конец того, чему он посвятил всю свою жизнь. Рядом с Томасом захлопала в ладоши доктор Пейдж. Сначала медленно, пока не присоединились другие. Вскоре вся комната захлопала в ладоши, и от этого звука Томас даже немного взбодрился. Он чувствовал себя нелепо.

Канцлер Андерсон поднял руки, и хлопки прекратились. «Ладно, ладно. Эти аплодисменты, конечно, предназначены для всех нас. И всем субъектам в группах А и В. Я действительно чувствую, что мы на правильном пути. Я действительно так думаю.» Он улыбнулся, казалось, взял себя в руки, а затем глубоко вздохнул. «Ладно, пора приниматься за работу. Через месяц или два—самое большее через четыре—мы отправим наших первых людей в лабиринты.»

Еще одна из его драматических пауз – Томас решил, что после десяти лет работы этот человек заслуживает того, чтобы немного побыть в центре внимания, а затем он действительно начал совещание.

«Нас ждут испытания, ребята. Давайте копать глубже.»

Эта ночь была самой большой переменой в жизни Томаса. С этого момента, Томас и Тереза будут полностью совмещены с другими субъектами группы А, включая питание, занятия и время отдыха. Похоже, красться больше не понадобится.

Конечно, это был не самый большой подарок в мире, потому что большинство друзей Томаса должны были войти в лабиринт с самой первой группой, где-то в течение следующих нескольких месяцев.

Рамирес, как никто другой, сопровождал Томаса и Терезу на их первый ужин в столовой, где все остальные дети ели в течение многих лет. Когда они вошли в просторную комнату - сплошь сервировочные места из нержавеющей стали, длинные пластиковые столы и стулья, резаки для печенья - в зале воцарилась тишина, все взгляды устремились на вновь прибывших.