Бутылку с игристым и конфеты я сразу спрятал у себя в шкафу, цветы пока оставил прямо на письменном столе. Тихонько вышел. Из комнаты Наташи доносился еще неизвестный мне строгий женский голос — наверное, у сестренки еще шли занятия. И это очень хорошо, как раз удобный случай, сделать все, что я задумал. Леночку я нашел в той же подсобной комнате, где впервые увидел вчера.

— Александр Петрович… — она повернулась ко мне с растерянной улыбкой, явно разглядывая меня и в то же время тушуясь. Пытаясь понять, что так изменилось в моем лице и тут же отводя взгляд.

— Лен, медвежонка хочу передать твоей дочке, — явил из-за спины косолапого, перевязанного розовой ленточкой, под которой топырилась шоколадка и маленькая упаковка ирисок.

— Но Александр Петрович… — она даже убрала руки за спину.

Казалось, сейчас заплачет.

— Не стесняйся, пожалуйста, возьми. Хочу порадовать твою дочку и немножко тебя, за то, что добра ко мне, несмотря на мою ужасную внешность, — подошел и прижал мишку к ее груди.

— Вы совсем неплохо выглядите. Очень хорошо! — выдохнула она, все-таки вернув руки из-за спины.

От этих слов мне захотелось ее расцеловать. Выпустить еще одну иллюзорную мышь, а потом спасать госпожу Вяземскую в своих объятиях.

— Я не знаю, что происходит, но правда вы так изменились, — продолжила она испытывать меня комплиментами. — Разговариваете как взрослый, умный мужчина, а вам всего семнадцать.

— Леночка, знаешь, что я хочу сейчас? Поцеловать за эти слова, — искренне признал я.

— Не надо, — она замотала головой. — Это очень нехорошо. Пожалуйста, не надо. Меня ваша матушка прогонит.

— Но в щечку же можно? — я-то знаю, что женщин не нужно спрашивать разрешение в таких каверзных случаях. Есть такое очень верное мужское правило: просто делай. Поэтому не ждал ответа — чмокнул ее, задев краешек губ. Вложил мишку ей в руки и ушел, оставляя краснеть наедине с собой.

Как же мне хотелось посмотреть, что с Леночкой творится через опциональное меню, но увы, не тот случай, когда можно. Так, теперь букет роз. Ведь сусел, он уже не совсем сусел — он хочет понравиться и надеется, что у него это выйдет. Я проворно поднялся в свою комнату, по пути отмечая, что на втором этаже немножко тянет табачным дымом: возможно «мама» находилась у себя и не закрыла плотно дверь. Тем лучше — я еще не знаком с ее комнатой. Взяв букет, я все-таки завернул по пути в ванную, чтобы еще раз насладиться переменами в суслячей морде.

Знаете, Лена немного загнула, насчет моего волшебного превращения: не так уж я хорош. Даже слишком не так. Но прежнего отвращения мой образ не вызывал. Ну да, стремненький, тщедушненький, ушки чуть топырятся, но не урод. К такому как я можно вполне привыкнуть. И подстрижен хорошо. А еще от меня приятно пахнет, ведь целый флакон парфюма пролился в цирюльне. И глаза у меня ясные, умные, вовсе без очков, хотя легкая муть перед глазами. Граф Разумовский, бля!

Я вышел, торжественно держа букет. Дверь в комнату «мамы» и впрямь приоткрыта. Тук-тук-тук!

— Открыто, — ее голос бархатистый, обволакивающий голос.

Она стояла у огромного зеркала, в тонком шелковом халате бледно-розового цвета, укладывая мокрые волосы. Повернулась ко мне вполоборота, и тут же ее глаза стали светлее и больше:

— Что случилось, Саш?

— Случилось совсем немного. Хочу подарить тебе цветы, — я подошел, украдкой бросив взгляд вправо: а у нее, оказывается две большие комнаты. Спальня там дальше.

— Ты меня снова пугаешь. Ну что с тобой происходит? — она бросила расческу и повернулась ко мне.

— Разве тебе это не нравится? — я осторожно, чтобы не уколоть, вложил розы в ее руки.

— Очень нравится, но… Саш, я не знаю, что думать. Мне тревожно, — она так же осторожно, положила букет на тумбочку.

— Мам, — я обнял ее и поцеловал в щеку.

— Нет, ты с ума сошел! — ее грудь часто вздымалась, прижимаясь к моей.

— Мне просто хочется делать тебе приятное. Что здесь сумасшедшего? — я медленно разжал руки, чувствуя, как ее теплое, близкое тело, проступающее под тонким халатом, начинает меня дразнить. Этого еще не хватало сейчас! Если она почувствует, то все может очень скверно повернуться.

— Ничего сумасшедшего, но знаешь… — она подбирала слова, то поднимая глаза ко мне, то глядя на цветы. — Ты за два дня будто повзрослел лет на десять.

— Разве? — играя в непонимание, я повернулся к зеркалу и провел ладонью по лицу, теперь идеально гладкому — редкие волоски тщательно выбрил цирюльник.

— Я не об этом. О том, как ты теперь разговариваешь и о твоих поступках, — попыталась объяснить она.

— Ты очень красивая женщина, и я хотел подчеркнуть это цветами. Только и всего, — как бы хотелось мне глянуть сейчас в меню, что за настроения гуляют в Ирине Львовне. Рискнуть, зависнуть, на пол минутки. И я придумал, интересный ход. Сказал так: — Я кое-что хотел спросить, снова подводит память. Сейчас… — фиксирую ее, тык, тык, тык, одновременно разыгрываю задумчивость.