Из нашей пятерки Шатохин, конечно, ближе всех. Но и бесит чаще всего именно он. Ушлая гнида. Умеет пробивать в самый центр. И я сейчас не его выдающиеся «трехочковые» имею в виду. Тоха просто всегда чувствует, когда ты дестабилизирован, и чаще всего попадает в самую суть адского воспаления. Снайпер, блядь.

Остаток тренировки избегаю его, чтобы лишний раз не светиться.

А после… Несусь в раздевалку, как ни приказываю себе тормознуть.

Подхватываю трубу и… Да, мать вашу! Входящие от нее!

Сонечка Солнышко: Привет.

Сонечка Солнышко: Спасибо. Букет очень красивый.

Сонечка Солнышко: Что значит быть в твоей команде?

Пока нутро загорается оглушающей, сука, радостью, отвечаю ей, как мудак.

Александр Георгиев: Ты походу ошиблась адресатом. Я ничего не отправлял.

Осознаю, безусловно, что веду себя не просто как рогатый принц… Блядь, уникальный долбоеб. Но иначе я не могу. Все сворачивает и выносит изнанкой наружу, заставляя меня тупо задыхаться от надрыва оставшихся эмоций.

Сонечка Солнышко: Отправлял. Больше некому.

То, что больше некому – это, несомненно, хорошо. Охрененно хорошо.

Но я все равно не могу вот так просто проглотить свое достоинство. Наверное, потому что оно у меня охуеть какое большое. Ну и зарвавшееся. Признаю. Попуститься не получается.

Александр Георгиев: Ха-ха.

Александр Георгиев: Ага.

Сонечка Солнышко: Саша… Ответь на мой вопрос. Что за команда?

Мне, блядь, всухую признаться, что я о ней вроде как мечтаю?

Это странно. Бред. Позорняк. Унылое говно.

Да я скорее сдохну!

Александр Георгиев: Придешь?

Набиваю и гашу экран. Откидываюсь назад, чтобы впечатать в стену затылок и перевести дух.

Руки дрожат. Блядь, да не только руки. Сука, я ли это?

Слишком далеко с этой всей херью шагнул.

Что, если результата не будет? Что, если не оценит? Что, если снова пошлет?

О чем я, черт возьми, вообще думал?

Не должен за ней бегать. Не должен стараться. Не должен позволять эмоциям брать верх над рассудком!

Сижу на скамейке полностью одетый, в то время когда остальные уже сверкают голыми задницами в сторону душевой. Сижу и задыхаюсь, пока не прилетает ответ.

Сонечка Солнышко: Приду, если объяснишь, что подразумевал в записке... Что за команда?

У всех ведь случаются минуты слабости, да? Ну, когда ты отключаешь мозг, чтобы он не мешал тебе выкинуть какую-то очевидную дурь? Надеюсь, да. Потому что я задерживаю дыхание и набиваю лютый чес.

Александр Георгиев: Команда – это ты и я. Условия и правила те же. Но я обещаю фильтровать базар, не звереть и не наглеть слишком сильно. Ты со мной?

Сонечка Солнышко: Хорошо. Я приду.

Она выполняет свое обещание. И я сталкиваюсь с новой проблемой. Меня, блядь, всю игру колбасит. Не могу не думать о том, что будет, когда Соня снова рядом окажется.

Каким образом я собираюсь с ней контактировать, если меня на расстоянии «глаза в глаза» на куски рвет? Если на одном лишь предвкушении все цепи слетают? Если я в тотальном ужасе от всех своих ощущений?

Мы побеждаем. С виду все отлично. Идеально, блядь.

Но после игры… Когда Соня с какой-то девчонкой подходит к плитам на пляже, где мы с пацанами пьем пиво, я иду на опережение. Шагаю к ним и зову прогуляться ее подружку.

Разве можно быть настолько жестоким?

Он с ней переспал.

Понимаю это, едва они возвращаются в общую компанию. Одного взгляда на Надю достаточно, чтобы сделать нужные выводы.

Растрепанная. Раскрасневшаяся. Довольная.

Все более чем очевидно. Но, несмотря на это, обработать информацию полностью получается далеко не сразу. Испытывала ли я когда-либо более сильный шок? Нет. Этот, как острая вирусная вспышка, уничтожает мне мозг.

«Господи…» – обращаюсь инстинктивно, словно бы в последний раз.

И меня сражает приходящийся точно в грудь удар. Его, как магнит, притягивает мое неистово колотящееся сердце. Долгие секунды я ощущаю только то, как эту чересчур чувствительную и крайне уязвимую мышцу разрывает от боли. Мучительные ощущения заставляют меня задохнуться, а мгновение спустя – всем организмом задрожать.