Солнце печет — слепит. Я посреди пустыни. Вот только, что с работы ехал, и уже Каракумы, или еще какая далекая хрень. Мумией застыл, хотя, судя по обстановке больше подходит слово засох, только челюсть на грудь упала, громко так хлопнулась. Стою, глазами лупою, в себя прийти не могу. Ветер по барханам песочек гоняет. Сюрреализм блин.

Очки снял, глаза кулаками потер — не, все по-старому. Еще потер. Потом еще. Много раз повторил, пока веки не защипало. Ничего не поменялось. Машина движком шелестит, ветерок песочком играет, солнышко припекает. Идиллия. По песку ногой потопал, подумал, еще раз потопал, потом попрыгал. Хрустнуло что-то. Глаза опустил, на очках стою. Когда я их только выронить успел? Руку щипнул, потом посильнее. Не, не проходит морок.

— Приплыл. — Это я сам с собой разговаривать начал. — Ну, что, Володя? — почесал я нос, всегда так делаю, когда думаю, привычка с детства. — Что делать будешь? Судя по реальности происходящее на сон не похоже. Под наркотой вроде не состою, не уважаю дурь эту. Скорей всего шиза посетила, но тоже сомнительно, не был на голову слаб никогда. Приму произошедшее за истину, коли все что вижу, существует реально. Тогда. Вот блин. Что тогда? Паника навалилась, такая, слов не передать. Три раза за руль прыгал, все куда-то ехать пытался, три раза назад выскакивал, колеса пинал вокруг машины бегал. Пот льет, меня колотит. Дурдом в общем. Но ничего, отпустило. Задумался, что делать?

Для начала разделся. Куртку с шапкой я еще в машине снял, свитер и брюки полетели на заднее сидение, и я, оставшись в футболке трусах и ботинках, пробовал без обуви пойти, ощущение получил раскалённой сковородки на пятках, потому оставил обувку на ногах, и в таком вот спортивном виде, поднялся на ближайший бархан.

С высоты, осмотрелся, прикрываясь ладонью. Ну, что сказать. Все свое знание русского мата, я вложил в одну фразу. Повторять не буду, ее знают все, и выражает она всю палитру чувств, от полного восхищения, до полной задницы. Кругом песок. До горизонта барханы, и никакой растительности, что говорит о полном отсутствии воды, а также какой-либо разумной жизни в ближайшей перспективе.

Сел, ноги подкосились, мгновенно с воплем вскочил обратно, сопровождая это действие опять же, отборным матом. Трусы не защитили, но зато обожженная задница вернула возможность думать.

— И так, что я имею? Воды нет, еды нет, оружия никакого нет, есть автомобиль с полубаком топлива, километров на двести — триста хватит, больше вряд ли, расход топлива по песку большой. Потихонечку, в натяжечьку, на второй передаче ехать можно, вопрос. Куда? — Паника вновь заскреблась в груди. — Стоп, стоп, — успокоил себя почесав нос. — Кто суетится, тот нежилец. Где тут север я понятия не имею, да и знание это мне ничего не даст. Поеду просто вперед. Буду по дороге останавливаться и с барханов посматривать по сторонам. Больше ничего на ум не приходит. Так и поступил.

Как ты думаешь, сколько времени человек продержится в пустыне, без воды? Обложись трудами профессоров от медицины, проштудируй все энциклопедии, но ответ я тебе дам и без всего этого: «Мало». Я смог два дня, ночь провел в машине, поджав под себя ноги и скрючившись, укрытый зимней курткой и с шапкой на голове. Очень холодно тут в темное время суток. Бензин-то закончился, на отметке двести шестьдесят километров заглох двигатель. Теперь холод пробирает до костей. Звезд не рассматривал, настроение не то, а луны вообще не было, то ли не взошла еще, то ли не предусматривалась реалиями местными.

Дальше только пешком. На второй день, отупев от жажды, я уже двигался по инерции. Губы потрескались, во рту ощущение съеденной наждачной бумаги, глаза, высушенные солнцем и засыпанные песком, жгло раскалёнными углями. Кожа послазила. Но я уже не чувствовал ничего. Пытка, продолжалась весь день. Вечером, на вершине очередного бархана я наконец вырубился.

Знаешь, что такое блаженство? Нет? Выпить пол-литра пива, с похмелья это не то, это суррогат ощущения. Блаженство — это когда на твою раскалённую голову течет нескончаемым потоком ледяная вода. Поверь, я знаю, что говорю. Сам испытал. Меня так в чувство приводили. Я хлебал, фыркая и кашляя, это чудо, улыбался, несмотря на треснувшие до крови губы. И был счастлив. Но только до того момента пока не открыл глаза.

Надо мной склонилась рожа, нет морда, нет, не знаю, как классифицировать этот предмет. Можешь сам определить. Три пары зеленых глаз, с вытянутыми горизонтальными зрачками, одно из которых на остро свисающем к земле подбородке, другие два, с заплетёнными в косичку бровями, откинутыми на затылок и сплетенные там с редкой растительностью из макушки, соединенные в одно целое бордовой заколкой в виде стрелы. Глаза эти смотрели на меня, змеиными зрачками, с интересом, и вертикальный безгубый рот, улыбался, точно говорю, улыбался и верещал какой-то бред, а острый нос, похожий на ястребиный клюв, подхрюкивал поддакивая. Не описался я только потому, что до этого высох, до хруста, на солнышке.

Более детально опишу это чучело, чтобы можно было понять моё состояние:

Темно зеленого цвета кожа, покрытая черными бородавками, лоснилась на солнце короткой шерстью, как у куницы. Я не удержался, потрогал. Само высокое, выше меня на голову, худое и мускулистое, шашечки на прессе и развитая грудь, выдают не дюжую силу. Ноги короткие, трехпалые ступни опираются на песок и не обжигаются, подошва там толще чем у моих ботинок. Руки длинные, ниже колен, с черными ногтями на кончиках пальцев трехпалой ладони. В одной из них длинное ружье, на манер наших, древних фитильных, прикладом опирается в песок около моей головы.