Но я все равно сосредоточилась, пытаясь притянуть хотя бы не каплю, частичку, молекулу магии. Я зарылась пальцами в землю, перерывая ее на всем пяточке, буквально просеивая. Когда одна крупица размером с песчинку оказалась в моей ладони, я почти заплакала от счастья. Значит, что-то здесь еще осталось. И я продолжила свою работу, снова и снова, все глубже, все тщательнее. Одна крупинка соединилась с другой, к ним присоединилась третья. Магические частички, будто крошечные блестки, соединялись во единое целое. Еще немного и еще. Вот уже почти размером с маковое зернышко, еще немного.

Не знаю, сколько времени на это ушло, но я смогла собрать все частички магии, которые остались в средоточии. Они соединились сперва, казалось, в маленький камешек, но затем одна сторона вытянулась в острый кончик и, добавив еще несколько частичек, я увидела, что магия собралась в семечку, будто от подсолнечника. Она была покрыта чуть ребристой темно-зеленой шкуркой и мягко светилась. Она была живая, моя магия.

Я еще долго искала, перерывая, землю, но больше не нашлось ни одной крошечной крупинки. Так мало, совсем маленький шанс на восстановление. Но все же я решилась: вырыла ямку, уложила в нее семечку и аккуратно присыпала землей, а сама в бессилии улеглась рядом. Больше делать было нечего, только надеяться.

Не знаю, как долго я спала, но, когда вновь открыла глаза, то увидела, что над землей возвышается светло-зеленая петелька. На моих глазах она выпрямилась, и раскрылись два круглых листика размером с монетки, а пламенная стена отступила чуть дальше, освобождая место для крошечного ростка моей магии. Я подняла голову и увидела, что тьма наверху тоже будто разошлась в стороны, освобождая пространство для солнечного луча, который осветил росток. Дышать будто стало легче. Я нерешительно коснулась зеленого листика...

Я сморщилась от яркого солнца. Хотелось отвернуться, зарыться в подушки и еще поспать, но тело оказалось вдруг слишком слабым даже для этого простого действия. От удивления я смогла лишь открыть глаза, превратившиеся в узкие щелочки. Глубоко вздохнула свежий воздух, наполненный запахами цветов, растерянно обвела взглядом фреску с сильфами на потолке.

— Вот сейчас мы попьем бульончика, — пробормотала себе под нос, будто не мне, а разговаривая сама с собой Мелоди, — а потом умоемся...

Первая ложка была ловко уложена мне в рот, и я удивленно сглотнула. Тут же с удивлением отметила, как сильно я проголодалась. Да и пить хотелось безумно, поэтому я, не сомневаясь, приоткрыла рот, словно голодный птенец, ожидая следующей порции. Только тут Мелоди встретилась со мной взглядом, моргнула растерянно и вдруг, завизжав, уронила тарелку с супом прямо на кровать.

— Госпожа проснулась! Ой, простите! Хозяин, госпожа проснулась!

Служанка метнулась к двери, крича, тут же обратно, пытаясь быстрее собрать грязное белье, уронила тарелку с одеяла на пол, послышался звон разбивающейся посуды. Из коридора донесся какой-то шум, причитала виновато Мелоди, и под эти успокаивающие звуки глаза мои опять сомкнулись, и я погрузилась в уютный сон, в котором меня уже не преследовала страшная тьма и не причиняло больше боли жаркое пламя, лишь согревало уютно, будто бок огромного животного, к которому можно привалиться, согреваясь, и зная, что оно убережет от любой опасности.

Восстановление шло мучительно медленно. Долгие периоды сна и короткие бодрствования, когда в меня старались влить бульон и кучу разных зелий. Часто я засыпала еще на середине процесса. Оказалось, что я была без сознания несколько недель. Сперва меня пытались лечить с помощью лечебных ванн, но где-то через неделю, поняв, что ничего не помогает, перенесли в кровать. Мне этого не говорили, но было очевидно, что даже доктор смирился со своей беспомощностью перед болезнью. Конечно, он продолжал давать мне лекарства, но никто уже ни на что не надеялся.

Но я не умирала. Моя магия была истощена, каналы закрыты, и энергию растений было получать неоткуда, а потому мое тело не могло восстанавливаться, как раньше. Болезнь должна была обостриться и сожрать меня, но этого не происходило. Раны перестали воспаляться и распространяться, впрочем, это ни о чем не говорило, потому что меня все так же мучил жар. Я провалялась в лихорадке больше недели, а потом к своему огромному удивлению Мелоди, которая была моей сиделкой, обнаружила, что температура моя спала, а дышать я стала более глубоко и спокойно.

Но и после прошло еще больше недели, прежде чем я начала приходить в себя, потихоньку, урывками, но я пережила кризис и, кажется, мой организм все же сумел переломить болезнь.

Обо всем об этом мне между делом рассказала Мелоди, на серьезный разговор у меня пока не хватало сил. Приходил обрадованный моим пробуждением Дэни:

— Я боялся, что ты будешь спать всегда, — страшным шепотом сообщил он, — но еще больше боялся, что ты уйдешь совсем, как мама и папа.

Марта, которая его сопровождала, украдкой стирала с щек слезы и выглядела какой-то осунувшейся и едва ли не постаревшей.