— Теперь с чистой совестью обрадуем Москву, — сказал Горин.

— А все-таки удивительно как быстро. Почему? — спросил Михайлов.

— Да как сказать… — Горин задумался. — С перекрытием рек всегда у гидротехников случалось множество неприятностей, иногда срывы, так что на этот раз подготовились с огромным запасом строительных мощностей. Да и у нас не бывало раньше такой могучей техники, такого размаха и организации работ и такого чудодейственного, слитного с новой техникой энтузиазма людей. Я думаю, в этом и объяснение тому, что жизнь поправила осторожные расчеты.

— Хорошо это у нас получилось, — сказал Михайлов. — Просто душа поет, как подумаешь!

— Да уж получилось, так получилось замечательно, Виктор Иванович! — сказал Горин и, подняв со стола лист докладной записки, еще раз, не торопясь и с удовольствием, прочитал ее вслух.

Выйдя от Горина, Михайлов забежал на минутку в диспетчерскую поговорить с Верой Степановной. Она сидела в конце продолговатой комнаты у стола с телефонами и рацией, склонив гладко причесанную голову над большим листом миллиметровки, озаглавленным «Суточный рапорт работы всех земснарядов».

Это была своего рода оперативная карта стройки, где каждая клеточка, взвешенная во времени, равнялась пяти минутам, и каждые пять минут диспетчер мог оценить «боевую обстановку» на всех участках.

Сменные диспетчеры негласно соревновались между собой, кто больше запишет «кубиков», и поэтому Михайлов первым делом взглянул на нижний угол «рапорта», где отмечалась выработка за смену.

— Все смотришь, не обогнал ли кто? Комсомольцы — гордый народ. Ваше второе место пока незыблемо, — улыбаясь, сказала Вера Степановна, показывая Михайлову график выработки его земснаряда.

Потом Михайлов зашел к Нине Щербаковой, недавно избранному комсоргу главной конторы. Он пришел сюда посоветоваться по общественным делам.

— Не знаю, где подзанять время, — суток определенно не хватает, — признался он комсоргу, когда они заговорили о проведенном недавно на участке комсомольском рейде.

Рейд этот был организован комсоргом участка Хаустовым, старшим механиком Акуском и багером Кононенко, которые в ночную вахту побывали на соседних земснарядах, обнаружили там неполадки, о чем рассказали на общем собрании комсомольцев и выпустили боевой листок.

— Хороший почин, — сказала Щербакова. — Надо будет нам побольше привлечь к этим рейдам комсомольцев, а итоги освещать в газете стройки и корреспондировать в областную печать.

В комнату вошла девушка, секретарь конторы, и спросила Михайлова, видел ли он уже новый приказ заместителя министра, в котором говорится о комсомольском земснаряде.

— Нет, не видел. А где он? — живо заинтересовался Михайлов.

— Копии разослали по участкам, а вот он, оригинал, — сказала девушка. — Хотите посмотреть?

— Да, конечно, — кивнул головой Михайлов и быстро пробежал глазами текст приказа.

Это была приветственная телеграмма, в которой министерство поздравляло коллектив 1-го участка с успешным окончанием намыва карт в счет плана года.

— Что ж, постараемся оправдать доверие! — сказал Михайлов, улыбнувшись и отдавая телеграмму секретарю. — До зимних морозов намоем всю плотину.

Как-то ночью переходили мы вместе с Михайловым через старое русло Дона. Это был знакомый район «битвы на проране», но там уже не было эстакады, и мы перешли на левый берег, как и предсказывал Горин, «по суше», по твердой земле намытой насыпи.

Сокращая путь, Михайлов поднялся на железнодорожный мост, перекинутый над рекой. Он широко шагал, светя фонарем по деревянному настилу около перил, и все время посматривал вниз, на стройку. Земля под нами пылала густыми гроздьями огней. Темное небо, усеянное звездами, меркло по сравнению с землей, залитой светом, и казалось, что небо и земля поменялись местами.

Внизу по новому руслу сильно и вольно катил свои волны темно-серебряный Дон, а там, где был котлован, в оправе высоких фонарей на берегу, отражая в зеркальной глади зубчато-огненный силуэт плотины, лежало озеро гигантским сверкающим алмазом.

Казалось, стройке нет конца — световой пунктир ее границ тянулся далеко-далеко к горизонту. Оттуда, снизу, от степи и воды, тянуло радостным, подмывающим сердца ощущением необычайной шири и простора. Трудно передать всю величественность, поэзию и красоту ночной панорамы гидроузла… Как зачарованные, стояли мы на мосту, чувствуя легкое кружение в голове не то от высоты, не то от светлого и окрыляющего восторга.

— Помнится, говорил я экипажу: вот как закончим Волго-Дон, — тихо сказал Михайлов, — и поплывет армада наших земснарядов вверх по Цимлянскому морю, потом по судоходному каналу в Волгу, а затем в Волгоград или в Куйбышев. Это я говорил, когда мы только-только начинали здесь. Сколько же прошло времени? Меньше двух лет! А сейчас вижу: ведь это же не мечта, — это будет завтра.